— Я… я… советник, я… — пролепетал он, когда я подошел. В его глазах стоял животный страх. Не страх перед побоями, а страх подвести, не справиться с оказанным доверием.
Остальные поварята замерли, ожидая взрыва. Они привыкли, что за такую ошибку следует жестокая расправа.
— Спокойно, — сказал я ровным голосом, кладя руку ему на плечо. — Отойдите все.
Я подошел к котлу. Жар от него был неровным, яростным. Федот, привыкший к примитивным методам Прохора, просто завалил очаг дровами, не регулируя тягу.
— Матвей, принеси совок с золой, — скомандовал я.
Когда он принес, я взял совок и начал аккуратно подсыпать золу под котел, на самые горячие угли.
— Смотри, — объяснял я Федоту, который наблюдал за мной, как завороженный. — Зола будет работать как заслонка. Она приглушает самый сильный жар, делает его ровным, мягким. Так мы спасем то, что еще не сгорело.
Затем я взял у него из рук «весло».
— Ты пытаешься отскрести, а нужно перемешивать. Вот так. Не по кругу, а от краев к центру, поднимая нижние слои наверх. Движение должно быть медленным, но постоянным.
Я начал размешивать густую, дымящуюся массу. Это была тяжелая работа, но постепенно запах гари стал слабее, а каша, благодаря правильному перемешиванию, снова стала однородной. Я с его помощью отодвинул котел на менее горячую часть очага.
— Она будет томиться здесь. Дойдет сама, — сказал я. — Мы потеряли немного крупы, но спасли остальное. Так что не страшно.
Я повернулся к застывшему Федоту. На его лице было написано безграничное облегчение и удивление.
— Проблема не в тебе, Федот, — сказал я тихо, но так, чтобы слышали все вокруг. — Проблема в старых привычках и в том, что Прохор вас ничему толком не учил. Этот котел — не враг, которого надо победить, раскалив докрасна, а инструмент, который нужно чувствовать.
Я похлопал по его теплой стенке.
— Ты должен слушать его, как слушаешь свое дыхание. Чувствовать, где ему горячо, а где — холодно. Когда научишься, он станет продолжением твоих рук.
Федот смотрел на меня, и я видел, как в его усталых глазах рождается не просто лояльность подчиненного, а преданность ученика. Он молча кивнул, и в этом простом жесте было сказано больше, чем в любых словах. С этой минуты он стал не просто исполнителем, а моим надежным, верным заместителем.
К полудню кухня превратилась в идеально отлаженный механизм. Воздух, густой и горячий, был наполнен не чадом и руганью, как раньше, а сложным, многослойным ароматом трех разных блюд, готовящихся одновременно. Я больше не стоял у одного котла. Моя роль изменилась. Я двигался от очага к столу, от огромного котла Федота к двум своим, пробуя, корректируя, отдавая последние команды.
— Федот, еще немного соли в ячмень, — говорил я, попробовав базовый рацион. — Мясо идеально.
Старый повар, чье лицо было сосредоточенным и серьезным, молча кивал, с уважением принимая мои указания. Матвей, с восковой дощечкой в руках, уже не просто записывал, а координировал младших поварят, которые с непривычным рвением готовили чистые миски и нарезали свежий хлеб.
Когда последний кусок мяса в «Силовом» рагу стал нежным, а «Легкая» похлебка для лучников дошла до идеальной прозрачности, я выпрямился и оглядел свою команду. Они были уставшими, но в их глазах горел огонь.
— Готово, — сказал я, и мой голос, хоть и негромкий, был услышан всеми. — Отдыхаем и готовимся кормить людей. Федот, на раздачу каши. Матвей, к входу, чтобы разбивать людей на очереди.
Глава 11
Федот кивнул, и под его руководством поварята начали выкатывать тяжелые котлы к импровизированной линии раздачи. Столовая располагалась рядом с кухней, что упрощало работу. Моя работа как повара пока закончилась. Теперь начиналась работа стратега. Я встал в тени, чтобы лично проконтролировать самый сложный прием пищи.
Воины, уставшие после утренних тренировок, начали стекаться к столовой. Слух о революции на кухне и падении Прохора уже облетел всю крепость, подкрепленный невероятными рассказами о сегодняшней утренней каше. Да, она была на удивление вкусной и сытной, но один удачный завтрак не мог смыть годы недоверия. Была ли это разовая акция? Подачка от нового начальника, чтобы задобрить их в первый день?
У самого входа я поставил Матвея. Он стоял, выпрямив спину, и хоть я видел, как дрожат его колени, голос его звучал на удивление твердо. Он был моим глашатаем, моим распорядителем, живым воплощением нового порядка.