— Спасибо, — сказал он, и это простое слово было высшей похвалой. — Вы нашли способ, осталось найти саму крысу.
— Привести ко мне немедленно старосту ремесленной слободы, — отчеканил он вошедшему писарю. — Живо.
Пока мы ждали, управляющий ходил по кабинету, и я видел, как в его голове уже выстраивается план дальнейших действий. Он не делился с нами своими мыслями, но это было и не нужно. Охота началась, и мы, дилетанты, передали след в руки опытного, безжалостного зверя.
Вскоре в дверь робко постучали, и в кабинет ввели низкорослого, крепко сбитого мужчину с мозолистыми руками и испуганными глазами. Это был староста ремесленников, мастер-кузнец по имени Василий, человек, привыкший иметь дело с молотом и наковальней, а не с яростью управляющего делами всего княжества.
— Звали, господин управляющий? — пробасил он, низко кланяясь.
— Звал, Вася, — Степан Игнатьевич остановился прямо перед ним, и его тень, казалось, полностью поглотила ремесленника. — Отвечай на мои вопросы.
— Слушаю, господин.
— Кто в крепости работает с рыбьим клеем? — спросил он, и его голос был тихим, но от этого еще более весомым. — Человек, что чинит лодки и отвечает за изготовление этого клея.
Староста нахмурился, напряженно вспоминая. Было видно, что он перебирает в голове каждого мастера в своей слободе.
— Рыбьим… — бормотал он. — Так его мало кто варит, господин управляющий. Рецепт мудреный, да и нужен он редко. Столяры своим, костным, обходятся. Плотники тоже… Лодки…
Он на мгновение замер, и я увидел, как в его глазах вспыхнуло узнавание.
— Есть такие, — сказал он уже увереннее. — Старый Михей, лодочник. Он один у нас по этой части мастер. У него еще двое подмастерьев, Родион и Захар. Молчаливые парни, нелюдимые. Они как раз на прошлой неделе княжескую ладью смолили и чинили. Только они и работают с таким клеем. Больше некому.
Степан Игнатьевич слушал, и его лицо оставалось непроницаемым, но я заметил, как в его глазах сужаются зрачки. Круг замкнулся. Метод, о котором мы догадались, привел нас к конкретным людям.
— Хорошо, Вася, — сказал управляющий. — Можешь идти. И забудь об этом разговоре. Понял?
— Так точно, господин, — пробормотал староста и, пятясь, поспешил покинуть кабинет, явно радуясь, что так легко отделался.
Когда дверь за ним закрылась, Степан Игнатьевич подошел к своему столу и на чистой дощечке написал три имени: Михей, Родион, Захар.
— Они, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к нам. — Все трое живут в южной части. Нелюдимые. Идеальные исполнители.
Он поднял на нас взгляд, и я увидел в нем удовлетворение.
— Вы дали мне нить, — сказал он. — А теперь я поймаю за нее крысу.
Я остался в канцелярии управляющего вместе с Ярославом. Степан Игнатьевич не предложил нам уйти, и я понял, что он хочет, чтобы мы стали свидетелями финала этой части его игры. Солнце уже садилось, окрашивая небо в кроваво-красные тона. В кабинете сгущался сумрак, который не мог разогнать даже яркий огонь в камине. Мы ждали.
Это было самое мучительное ожидание в моей жизни. Я снова и снова прокручивал в голове нашу цепочку умозаключений. Мешочек. Ведро. Рыбий клей. Все казалось таким логичным, таким безупречным. Но что, если мы ошиблись? Что, если это была лишь одна из версий, а настоящие отравители сейчас заметают следы?
Ярослав, в отличие от меня, был спокоен, как скала. Он сидел в кресле, положив руки на эфес своего меча, и его лицо было непроницаемым. Он верил в нашу теорию.
Прошло около часа, когда дверь без стука отворилась. В кабинет бесшумно вошел Борислав. Он двигался с той же смертоносной эффективностью, как и всегда. За его спиной остались двое воинов, которые тут же закрыли дверь.
— Господин управляющий, — ровным голосом доложил Борислав, делая шаг вперед. — Приказ выполнен. Все трое взяты.
Степан Игнатьевич, который все это время неподвижно смотрел на огонь, медленно поднял голову.
— Сопротивление? — спросил он.
— Никакого, — ответил Борислав. — Были застигнуты врасплох. Они не ожидали. Вели себя тихо. Слишком тихо. Как люди, которые знали, что за ними придут.
Он подошел к столу управляющего и положил на него два предмета.
Первым был маленький, грязный кожаный мешочек. Борислав развязал его и высыпал на стол остатки темно-фиолетовых, почти черных сушеных лепестков. Запах был слабым, но я его узнал.
— «Тиноцвет», — сказал я, и мой голос прозвучал хрипло. Это была основа яда «Болотная Смерть».
Вторым предметом был другой мешочек, побольше и потяжелее. Он был сделан из дорогой, хорошо выделанной кожи. Борислав высыпал из него на стол горсть золотых монет. Они тускло блеснули в свете камина.