Лейтенант Штром прислал мне цветы, однако сам не пришел. Это меня несколько удивило!
Уэллеры тоже не приходили, но миссис Халлоран явилась. Она пришла в новехоньком, с иголочки черном шелковом платье и страшно потела, так как день был очень жаркий.
– Вы не узнаете наш дом! – кричала она. – Мы оштукатурили его снаружи – в светло-зеленый цвет! И, кроме того, мы решили также повысить плату.
– Но тогда вам придется искать более богатых квартирантов, чем я. Все мои последние деньги пойдут на оплату больничных счетов.
– Мне и в голову не приходило выгонять вас, миссис Дакрес! Вам только нужно сначала поправиться. Но если вы, конечно… я хотела сказать… может быть, вы… в общем… заплатить за эти последние недели…
К счастью, Ходж принес мою сумочку. Я тотчас же уплатила миссис Халлоран восемь долларов, которые она с радостью приняла.
– Вы всегда были аккуратной и не мелочной, и я не хотела бы вас потерять, миссис Дакрес. Но так уж заведено в этом мире – одни поднимаются, другие опускаются.
– Вы, похоже, относите себя к тем, кто поднимается, не так ли?
– Слава Богу! – она наклонилась вперед и доверительно сказала: – Вы же знаете, какие там были спрятаны деньги. Наши адвокаты говорят, что мы имеем на них право, так как являемся единственными близкими родственниками покойной. Принимая во внимание обстоятельства – вы, конечно, понимаете, что я имею в виду – пожалуй, едва ли на эти деньги захотят основать приют для кошек и собак!
Значит, в конце концов, эти деньги достанутся Халлоранам, деньги, которые так тщательно оберегала и охраняла днем и ночью миссис Гэр. Ради которых мистер Баффингэм совершил два убийства и, наконец, отчаявшись, сам лишил себя жизни!
Прежде чем попрощаться со мной, она вдруг с сияющим выражением лица сказала:
– Кстати, мне кое-что ещё пришло в голову. Вы, наверное, помните о той надорванной пятидолларовой банкноте? Теперь я, наконец, вспомнила кто дал её мне: Баффингэм!
Через две недели меня выписали из больницы. День моего возвращения домой опять пришелся на пятницу. Разумеется, моя рука была ещё в гипсе, кроме того, у меня были роскошные синяки под глазами и несколько украшений менее радостного цвета. Утром пришел Ходж, чтобы отвезти меня домой в своей машине, и, когда мы миновали несколько красивых, тихих улиц, застроенных виллами, он сказал:
– Очень хорошо, что тебя выписали именно в пятницу. Во всяком случае, в этот день у меня есть время для тебя.
– А с твоей стороны тоже очень мило, что ты жертвуешь мне свой свободный день. Таким неприветливым я тебя уже давно не видела.
– На это есть свои причины! Если признаться тебе, что я делал в свое свободное время, ты тотчас же побежала бы к Баффингэму и сказала: «Так, а теперь выкладывайте-ка мне всю правду!»
– А кто нашел тот билет на поезд?
– Ну да, это я признаю. Впрочем, мы это сегодня отпразднуем. Я, вообще, намереваюсь праздновать сегодня весь день. Но сначала мне нужно уладить одно небольшое дело. Вон в той вилле. Ты пойдешь со мной?
– А почему нет? Мне приятно снова находиться среди людей.
Мы вышли из машины перед маленькой белой виллой. На звонок Ходжа дверь открыл пожилой седовласый мужчина.
– Вы тот самый джентльмен, которого я просил прийти в одиннадцать часов? – спросил он.
– Позвольте нам войти.
Он провел нас в гостиную, обставленную просто, но уютно.
– Вы принесли заявление? – спросил пожилой господин.
– Конечно, – вот оно, – ответил Ходж и протянул ему какой-то аккуратно сложенный лист бумаги.
– С этой молодой дамой случилось какое-то несчастье? – спросил мужчина, несколько смутившись.
– Ну, что вы, – сказал Ходж, – мне просто пришлось применить небольшое насилие, чтобы получить её согласие.
– Скажи-ка, о чем, собственно, идет речь? – спросила я, ощущая слабость в коленях.
– Ах да, я ведь совершенно забыл, что ты ещё ничего не знаешь, – весело сказал Ходж, – мы с тобой женимся.
Пожилой мужчина откашлялся и пробормотал:
– Нынешняя молодежь ко всему относится так несерьезно! – с этими словами он вышел из комнаты, но тут же вернулся с двумя дамами.
Затем он зарегистрировал наш брак, причем в роли свидетелей фигурировали его жена и экономка.
Когда мы снова сели в машину, Ходж заявил:
– Это сделано ради вашей безопасности, миссис Кистлер! Ведь тебе нельзя оставаться ночью одной. С тобой слишком часто происходят несчастные случаи! А кроме того, мне самому очень хотелось бы почувствовать, каково быть мужем.
– А что скажет на это Штром? – поддразнила я.
– Он уже все сказал. После твоего последнего забавного маленького приключения я объявил ему, что мы обручены. Он принял это известие с большим самообладанием, хотя ругался довольно обстоятельно. Ты, надеюсь, ничего не имеешь против того, что я обручился с тобой в то время, когда ты была без сознания?
Тут я поняла, что старое библейское изречение: «Он господин твой» ещё не утратило своего значения.
Мы подъехали к дому на Трент-стрит, и я увидела строительные леса, мешки с песком и кучи камней.
– Я позволил себе снять для нас небольшую меблированную квартиру, пока ты сама оправишься и сможешь найти более подходящее жилье. Мои чемоданы уже почти все упакованы, и твои, впрочем, тоже. Машина за мебелью придет в два часа. Сейчас мы быстро зайдем и упакуем остальное, чтобы успеть, по меньшей мере, отобедать в честь нашей свадьбы, пока не появились грузчики.