Захар Артемьев
Штрафной бой отряда имени Сталина
Операция «Янычар»
Янычары – регулярная пехота Османской империи, созданная султаном Мурадом I из христианских детей, насильно отобранных у родителей турками-мусульманами.
…Даже безоружными они выглядели грозно. Сбившись в кучку, несколько здоровенных эсэсовцев стояли перед окружившими их автоматчиками. Рядом, в кювете, дымился догорающий военный грузовик «Ман», поодаль лежал перевернутый мотоцикл с коляской, из-под которой торчали ноги, обутые в немецкие сапоги. Партизаны молча смотрели на эсэсовцев, те, наморщив большие, выпуклые лбы, стояли, понуро опустив глаза, как школьники перед строгим учителем.
– Что, суки? – крикнул один из партизан, плюнув в эсэсовцев, – не нравится?! Когда наши деревни жгете, вы повеселее выглядите, да?..
Фашисты еще больше сжались, безуспешно пытаясь спрятать свои огромные тела одни за другими. Все было ясно, в партизанской войне пленных не берут.
– Кончайте их, – устало бросил старший партизан в поношенном картузе и охотничьем плаще, с автоматом через плечо. Вынув из кармана пистолет, он подошел к кучке эсэсовцев, приставил пистолет к голове ближайшего, выстрелил. Немец упал…
– Не стреляйте в нас, дяденьки! – внезапно заголосили эсэсовцы по-русски, из глаз их брызнули слезы, – мы свои, угнанные!
Партизаны застыли. Их охватила оторопь. Командир пошатнулся и отбросил дымящийся пистолет в сторону. В несшихся от эсэсовцев детских голосах он, трясущийся и едва стоящий на ногах, узнал говор своего родного сына…
Обреченный убивать
Солдат всегда внутри хранит любовь,
Обязан быть он крепким, словно сталь.
В болотах топких, чтоб не сгнить,
Он выжечь должен навсегда в душе печаль.
…Немцы шли беспечно. Здесь, в глубоком тылу, вдали от передовой, они все еще чувствовали себя спокойно. Один, рядовой вермахта, лихо закинув карабин за спину стволом вниз, нес перед собой большой двадцатилитровый бидон с молоком, «экспроприированным» у местной крестьянки. Второй, автоматчик-ефрейтор, то и дело замедлялся, чтобы нагнуться за земляникой и черникой. Ягоды в изобилии росли здесь, в редколесье, да так, что иногда хлюпали красно-черным соком под ногами. Хозяйственный немец решил сдобрить солдатский рацион лесными витаминами. Вообще-то такие прогулки были строго запрещены начальством, но местность тут, в Прибалтике, была тихая, партизаны никак себя не проявляли, и немцы потихоньку расслабились. И напрасно…
– …Эй, Альфонс, помог бы! – с натугой сказал рядовой, остановившись, чтобы вытереть пот, струившийся из-под каски. Бидон аккуратно поставил между ног. – Все земляничку собираешь…
– Ты как со старшим по званию разговариваешь, Вернер! – беззлобно одернул его автоматчик, присев на корточки, он увлеченно собирал ягоды. – Когда был рядовым, я и не так пахал. Твоя служба – сахар! Вернемся, будем эти ягоды с молоком уплетать. Ой, посмотри какая большая…
Ефрейтор, держа одной рукой каску, попытался дотянуться до огромной ягоды, которая показалась из-за кочки. Кряхтя, потянулся рукой. Не вышло. Рядовой засмеялся…
– Поднимите свой ленивый зад, господин ефрейтор!
– Вот еще, так допрыгаю! – гоготнул Альфонс, поставил слева от себя каску, наполовину заполненную ягодами, на землю. Рачительно вкрутил ее в мягкую почву поглубже, чтобы не перевернулась и, оттолкнувшись обеими ногами, прыгнул вперед…
…Сквозь треск ломающихся веток послышался истошный крик. Рев адской боли вырывался из легких ефрейтора до последней молекулы воздуха, застрявшей в груди. Затем он набрал воздуха и заревел снова. Он готов был реветь так все время, но смертельная боль постепенно закрывала его глаза, тяжелая мягкая лапа как будто сдавила грудь. Он бросил последний затуманенный взгляд на этот мир и увидел заостренную палку, торчащую из его груди. Заточенный, как карандаш, конец был перепачкан чем-то красным. В затухающем сознании отпечаталось, что это его собственная кровь…
Ошеломленный рядовой видел только, как здоровяк-ефрейтор прыгнул и исчез из виду. Дикий крик товарища, словно костистой пятерней, вырвал из его души остатки храбрости, и он выпрямился, судорожно схватив руками ручку тяжелого бидона. Затем, опомнившись, поставил бидон на землю и побежал вперед. Его глазам открылось жуткое зрелище: ефрейтор как бы висел в воздухе с вытянутыми вперед руками и согнутыми в коленях ногами. Тело его было пронизано старательно заостренными палками…
– Волчья яма, вот ведь не повезло! – пробормотал Вернер, знакомый с такими штучками. Он подступил поближе к краю ямы, осторожно сдвинул обломанные сучья и, став на колени, нагнулся вниз. Потянулся к ефрейтору, пощупал руку. Пульса не было. Тут его внимание привлекли заострения на концах воткнутых в яму кольев. Колья были свежие! Упершись руками в землю, рядовой стремительно поднялся, но внезапно в углу левого глаза промелькнула тень, послышался шум, и голова Вернера взорвалась болью и шумом…