Я протянул ему флешку:
– Здесь всё, что вам нужно. Доказательства того, что «Меркурий Групп» сознательно выпускала на рынок опасные препараты, зная о смертельных побочных эффектах.
Следователь взял флешку, внимательно осмотрел её:
– Это может стать ключевой уликой в деле. Но нам также нужны ваши показания. И свидетельства всех, кто был вовлечен в это расследование.
– Мы готовы сотрудничать, – кивнул я. – Но у нас есть условие. Полная защита для всех участников. Особенно для Веры Соколовой.
– Это можно организовать, – кивнул следователь. – Учитывая масштаб дела и общественный резонанс, который оно вызовет.
Я посмотрел на Рогова, которого уводили к полицейской машине. Он обернулся, встретился со мной взглядом. В его глазах была смесь ненависти и страха. Он знал, что проиграл.
– Это еще не конец, Белов, – процедил он. – Я найду способ добраться до тебя. До всех вас.
– Может быть, – я пожал плечами. – Но препараты уже отзывают с рынка. Жизни спасены. И это главное.
Рогова увезли. Следователи начали опрашивать нас, записывать показания. Я рассказал всё – о своей роли в кампании против Соколова, о прозрении, о расследовании, о похищении Веры, о бегстве из дома Рогова. Ничего не скрывая, принимая на себя ответственность за свои действия.
– Вы понимаете, что можете быть привлечены к ответственности за соучастие в некоторых преступлениях? – спросил следователь, когда я закончил.
– Понимаю, – кивнул я. – И готов понести наказание. Но сначала я хочу убедиться, что Вера в безопасности, а правда о «Меркурий Групп» станет достоянием общественности.
Следователь долго смотрел на меня, затем кивнул:
– Мы учтем ваше сотрудничество. И то, что в конечном итоге вы помогли раскрыть преступление гораздо большего масштаба.
Когда формальности были закончены, мы с Олегом, Геннадием и Антоном сели в машину и направились в Москву. К Вере.
– Что теперь? – спросил Геннадий, глядя в окно на проносящиеся мимо пейзажи.
– Теперь мы заканчиваем то, что начал Соколов, – ответил я. – Публикуем все материалы, даем показания, добиваемся справедливости для всех пострадавших от препаратов «Меркурий Групп».
– А что потом? – спросил Олег. – После того, как всё закончится?
Я задумался. Что потом? Я потерял карьеру, репутацию, все материальные блага, к которым привык. Моё имя будет навсегда связано со скандалом вокруг «Меркурий Групп». Я могу оказаться под следствием, может быть, даже в тюрьме.
Но впервые за долгое время я чувствовал себя… чистым. Как будто огромный груз спал с плеч. Как будто я наконец мог смотреть в зеркало и не отводить взгляд.
– Потом? – я улыбнулся. – Жить. Просто жить, зная, что хотя бы один раз в жизни я поступил правильно.
Мы прибыли в Москву поздно вечером. Вера и доктор Левин ждали нас в маленькой квартире в спальном районе, которую предоставил один из друзей Олега. Когда я вошел, Вера сидела в кресле, читая новости на планшете. Увидев меня, она подняла глаза, и я заметил в них что-то новое – облегчение, благодарность и что-то еще, чему я не мог дать название.
– Ты сделал это, – сказала она тихо. – Рогов арестован. Препараты отзывают с рынка. Все ведущие новостные агентства уже сообщают о скандале.
Я подошел к ней, осторожно обнял, стараясь не причинить боль ее сломанным ребрам.
– Мы сделали это, – поправил я. – Ты, я, Алексей, все, кто помогал нам. Это была командная работа.
Она прильнула ко мне, и я почувствовал, как ее тело дрожит – не от боли или страха, а от эмоционального напряжения, которое наконец нашло выход.
– Это еще не конец, – сказала она, немного отстранившись. – Будет суд, расследование. Нам придется давать показания, сталкиваться с адвокатами Рогова, с пресс-службой «Меркурий Групп». Они попытаются очернить нас, представить сумасшедшими или мстительными.
– Знаю, – я кивнул. – Но правда на нашей стороне. И теперь у нас есть доказательства, которые невозможно игнорировать.
Доктор Левин наблюдал за нами с мягкой улыбкой:
– Знаете, Кирилл, когда вы впервые пришли ко мне после смерти Соколова, я думал, что вижу типичный случай профессионального выгорания, осложненного наркозависимостью и кризисом среднего возраста. Но это было нечто большее, не так ли? Это было пробуждение совести.
Я задумался. Левин был прав. То, что началось как кризис и чувство вины, превратилось во что-то большее – в осознание, в возвращение к тем ценностям, которые я когда-то предал ради карьеры и статуса.
– Вероятно, вы правы, – согласился я. – Но я не уверен, что заслуживаю такого высокопарного определения. Я просто не мог больше жить с собой прежним.