– Я получил результаты экспертизы материалов с флешки Соколова, – сказал Карпов, раскрывая папку. – И они подтверждают все ваши показания, Кирилл Андреевич. Более того, там обнаружены документы, о существовании которых вы даже не знали – прямые распоряжения Рогова об уничтожении части результатов клинических испытаний, записи совещаний, где обсуждались способы скрыть информацию о побочных эффектах.
Я выдохнул с облегчением. Значит, мы не зря рисковали. Флешка действительно содержала бесценные доказательства.
– Что это значит для дела? – спросила Вера.
– Это значит, что «Меркурий Групп» практически обречен, – ответил Карпов. – Акции холдинга рухнули на 70% за две недели. Крупные инвесторы массово выходят из бизнеса. Начались проверки во всех подразделениях компании. Министерство здравоохранения отозвало лицензии на все препараты серии «Кардио-Нова». Рогову грозит до 15 лет лишения свободы.
– А мне? – тихо спросил я.
Карпов внимательно посмотрел на меня:
– А вот с вами ситуация сложнее. С одной стороны, вы были соучастником некоторых преступлений. С другой – вы добровольно дали показания, активно сотрудничали со следствием, помогли раскрыть гораздо более серьезные преступления.
Он сделал паузу, затем продолжил:
– После консультаций с прокуратурой и учитывая все обстоятельства дела, было принято решение предъявить вам обвинение в превышении должностных полномочий и соучастии в распространении заведомо ложной информации. Но – и это важно – вы проходите по статье, которая предусматривает возможность условного срока. При условии дальнейшего сотрудничества со следствием, дачи показаний в суде и других смягчающих обстоятельствах.
Я не сразу осознал смысл его слов. Условный срок. Не тюрьма. Возможность начать жизнь заново.
– Это… неожиданно, – пробормотал я.
– Не стоит благодарностей, – сухо сказал Карпов. – Это не акт милосердия, а юридическое решение, основанное на оценке вашего вклада в расследование. К тому же, вы уже понесли существенное наказание – потеря карьеры, репутации, имущества. Но учтите – это не окончательное решение. Если в ходе дальнейшего расследования всплывут новые факты, обвинение может быть пересмотрено.
– Я понимаю, – кивнул я. – И я готов к любому повороту событий.
– Хорошо, – Карпов перевел взгляд на Веру. – Что касается вас, Вера Алексеевна, вам будет предоставлена государственная защита как ключевому свидетелю по делу. Также мы пересматриваем дело о смерти вашего брата. Есть основания полагать, что это не было самоубийством.
Вера вздрогнула, и я взял её за руку. Мы оба догадывались об этом, но услышать официальное подтверждение было все равно шоком.
– Вы думаете, его убили? – тихо спросила она.
– У нас есть косвенные доказательства, – осторожно ответил Карпов. – Экспертиза выявила несоответствия в первоначальном отчете о смерти. Мы допросили соседей, коллег вашего брата. Некоторые свидетельства указывают на то, что в день смерти Алексея в его квартире были посторонние. Мы продолжаем расследование.
Вера сжала мою руку так сильно, что стало больно. Я понимал ее чувства – смесь горя, гнева, желания справедливости. И я ощущал свою вину острее, чем когда-либо. Если Соколова действительно убили, я был частью механизма, который привел к этому. Я создал информационный фон, который сделал его смерть "логичной" и "ожидаемой".
– Мы найдем виновных, – твердо сказал Карпов, заметив нашу реакцию. – Кем бы они ни были. На каких бы постах ни находились.
После встречи мы с Верой долго шли по московским улицам, не разговаривая. Каждый из нас погрузился в свои мысли, переваривая новую информацию, пытаясь представить, что будет дальше.
– Знаешь, – наконец нарушила молчание Вера, – когда Алексей начал свое расследование, я боялась за него. Говорила, что он играет с огнем, что против таких, как Рогов, невозможно выиграть. А он всегда отвечал одной фразой: «Правда – как вода, она всегда найдет путь». Я думала, это наивность. Теперь понимаю, что это была вера. Вера в то, что справедливость возможна, даже если приходится заплатить за нее высокую цену.
Я молчал, не зная, что ответить. Мне было стыдно признаться, что именно я был тем, кто сделал эту цену такой высокой. Кто превратил стремление Соколова к правде в "наивность" в глазах общественности.
– Я никогда не смогу искупить то, что сделал, – наконец сказал я. – Никакой условный срок, никакие показания против Рогова не вернут Алексея. Не исправят того, что я разрушил его репутацию, его веру в себя, его жизнь.