- Значит, все-таки, знаете? – Ухватившая последние слова Ольга уже была готова дорисовать картину происходящего, что повернувшая к ней голову Лиза совершенно ясно прочитала в блеснувших влагой глазах.
- Мы должны сохранить твою нервную систему, чтобы к своему возвращению Витя нашел тебя здесь, а не по известному адресу. – Спокойно произнесла Лиза, поднимаясь из-за стола и подходя к Ольге. – Я понимаю твою тревогу и поверь, сама волнуюсь не меньше тебя. Но, где бы он сейчас ни был, это его работа, и, если его послали туда, значит, в нем уверены. И ты сама говорила – с ним Игорь Леонидович.
- Вот это меня и пугает… – Пробормотала Ольга, качая головой. – Я даже позвонила сегодня Маше, но она тоже сказала про Сургут. И, – Ольга усмехнулась, качая головой, – она тоже не верит в это.
- Что бы там ни было, все, что ты можешь, ждать и верить в своего мужа. Он должен чувствовать твою любовь и веру в него, а не терзаться, даже за десятки или сотни километров ощущая твою боль и страх.
Лиза смотрела на Ольгу и думала о том, что, если Витя действительно попал в беду, ему сейчас нужны силы для борьбы и сопротивления, а лучше любящего сердца никто не поддержит – своей любовью и молитвой посылая невидимые ниточки веры в то, что выдержит, справится, вернется…
Взглянув на экран вдруг зазвонившего телефона, Лиза благодарно вздохнула, ибо даже она не знала, как еще расслабить сжавшуюся в комок Ольгу. Смена темы была как нельзя кстати.
- Да, солнце мое, я уже собралась тебе сама звонить. Ты где застряла, мы уже тебя заждались. Что? Где? – Лиза фыркнула в трубку. – Значит, оставайся на месте и передай этому долговязому, что у него пять минут все осознать и покаяться. – Выключив телефон, Лиза спокойно направилась в коридор, уже в дверях кухни обернувшись к замершим от удивления Ольге и Киру. – Поставьте пельмени, что ли. Жрать хочется, сил нет. А я быстро.
Под звук хлопнувшей двери Ольга удивленно перевела взгляд на сына.
- Я поставлю. – Кивнул Кир, услышав раздавшийся из глубины квартиры требовательный голос сестры.
Обняв сына, Ольга вышла из кухни. Тревога ее никуда не делась, но она понимала, что должна взять себя в руки. Лиза права – Вите нужна ее вера, любовь и уверенность.
– Деточка, это тебе не Канада. И даже не «Амэрика, Амэрика»… – Пропел стоящий напротив нее высокий мужчина средних лет, не догадываясь, что его фонтан красноречия имеет такой же успех произвести на нее впечатление, как и его попытки доказать не поделившему с ним место на парковке таксисту, что возвышающийся над ними знак «Р» относится к жителям дома и их гостям, а не к обнаглевшим иностранкам, считающим, что знание русского позволяет им въезжать чуть ли не прямиком в подъезд. – По правилам сначала…
- Ну, ладно тебе уже… – Пытался успокоить разбушевавшуюся каланчу его, судя по всему, друг, своей, как минимум, в два раза более широкой грудью оттесняя того от щупленького таксиста, который, несмотря на значительный проигрыш в комплекции, сдавать позиции не собирался. – Чего на пустом месте разошелся? Девушка бы уже давно вышла, такси бы уехало. И мы припарковались бы. Чего тебя понесло?
Вообще-то, ему и самому уже было неловко. И правда, завелся из-за какой-то ерунды, сейчас и сам не мог сказать, какой. Из-за всего происходящего с Пчелой, все эти два дня после его отъезда не находя себе места, накрутил себя до такой степени, что сорвался на ни в чем не повинную девушку. Космос посмотрел на стоящую около такси блондинку, очень, к слову, симпатичную, с таким так хорошо ему знакомым упрямством в глазах. Прям, как у него. Гордая, знающая себе цену, она ни на йоту не подходила под классическое понятие «блондинки». За всю свою жизнь Кос встречал только одну такую, единственную, которая, чего греха таить, могла справиться с ним.
- Простите… я… – Открыл он было рот, как за спиной скрипнула дверь.
- Ничего не изменилось. Ни в этом городе, ни в его не в меру горячих жителях.
Отказываясь верить в реальность услышанного голоса, Космос медленно обернулся. Левое предсердие легонько икнуло, едва он увидел усмехающиеся голубые глаза. Но когда голос девушки за спиной произнес:
- Да ладно, мам, он уже даже извинился…
Присоединившееся к левому правое предсердие обреченно екнуло, испуганное лицо подхватившего его Валеры поплыло перед глазами.
- Ну, здравствуй… – Прошептал призрак двадцатипятилетней давности, остановившись перед ним как раз в тот момент, как в глазах выключился свет.
В этот раз он не стал спорить даже тогда, когда, сделав всего один глоток из принесенного им небольшого кувшина, половиной находящейся там воды Леонидыч промыл полную песка рану на его ноге, а оставшуюся дал выпить ему. И мазь, и бинты боевики отобрали еще на месте захвата, во время их переброски до лагеря не давали ему никаких поблажек, каждый раз, когда он спотыкался, целенаправленно доставая хлыстом до раны, к концу пути превратившейся в открытое месиво.
Признаться, Пчелкин был почти уверен, что главарь курдов добьет его, на войне предпочитали не взваливать на себя лишнюю обузу. А потому внезапно убранный от горла клинок вызвал минутное удивление, впрочем, почти тут же сменившееся пониманием того, что не из высоких гуманных чувств ему дарована жизнь, а для вполне понятных и конкретных целей, ради достижения которых они здесь и оказались.
- Думаете, старейшина? – Пчелкин облокотился о земляную стену ямы и посмотрел на Введенского.
Хоромы, которые расхваливал главарь боевиков, представляли собой небольшую яму размером не более мизерных кухонек в стареньких московских хрущевках. Земляные стены, с одной стороны были покрытые окаменевшей коростой, земляной пол, вырытая прямо в земле лестница, ступеньки которой были покрыты кусками потрепанной циновки для защиты от осыпания, да небольшое окошко в закрывающем яму люке, сквозь мутную гладь которого едва приникал свет.
- Не знаю… – Введенский отставил пустой кувшин и присел рядом с Пчелкиным, в который уже раз осматривая его рану.
Думать о том, что их заложил старейшина, а в том, что боевики не сами по себе на них вышли, они с Пчелкиным не сомневались, не хотелось. Ну, не похож он был на предателя. Но, если не он, то кто-то из деревенских.
- На крысу не похож. – Прочитал его мысли Пчелкин.
Попытавшись сесть поудобнее, поправив ногу, от пронзившей ее боли Витя прикусил губу. И сам понимал, и по взгляду командира прочитал, что это даже не цветочки, если говорить о том, что их ждет здесь. Встретившись с Введенским взглядом, Пчелкин вспомнил двор и его в распахнутых дверях. Понимая, что никакие слова сейчас не в состоянии выразить ни их отношение друг к другу, ни готовность и дальше до конца стоять друг за друга, Витя лишь протянул командиру руку, сжав которую, тот вздохнул и дотянулся до лежащей на земле одинокой ветки.
«18.02.2018». Начертил веткой на окаменевшей стене, тем самым положив отсчет их пребывания во власти дьявола. Дьявола во плоти.
====== Глава 8. Соизмеримость цены. ======
Надоедливый свет фонаря слепил в глаза. Опять что ли забыла штору задернуть? Свет дразнил, раздражал, доставал везде, куда бы она не повернула голову. Встать бы, но ей сейчас просто поднять голову или открыть глаза было невмоготу. Все-таки, как была она не привыкшая к алкоголю, так и осталась. Но вчера признаться помогло. Отпустило, хоть и ненадолго. Ровно до того момента, как она, уложив кое-как уснувшую дочь, сама устало рухнула на кровать. Долго лежала, водя рукой по Витиной половине, не поняв сама, как, в конце концов, закрылись и ее глаза. В которые сейчас и светил надоедливый фонарь. С трудом приоткрыв веки, она посмотрела в сторону окна. Полная луна прочертила свою серебристую дорожку через всю спальню от стоящего слева от подоконника кресла и до самой двери. Это кресло постоянно мешало, об него все спотыкались, особенно по ночам, когда приспичивало встать, но странным образом именно в нем и именно на руках у Вити Вика успокаивалась моментально и засыпала за считанные минуты. Ольга любила наблюдать, как Витя, сидя в кресле, закинув нога на ногу, укладывал дочь головкой на правую руку и, медленно покачивая, напевал ей. У него был красивый, глубокий голос. Ольга сама была готова слушать и слушать, подложив руки под щеку, смотреть на две свои «виктории» и счастливо улыбаться. Прикрыв глаза, она прислушалась к тишине, и вдруг ей показалось, что она слышит его голос, тихонько напевающий ее любимое – «Генералы песчаных карьеров». Вдруг раздражающий глаза свет немного потускнел, легкое движение воздуха коснулось плеча. Она до кучи к шторе и форточку забыла закрыть, что ли? Так и дочь простудить недолго! Ольга стремительно открыла глаза, одновременно садясь в кровати. Села и… замерла. – Витя… Он сидел в кресле и смотрел на нее. Чуть наклонившись вперед, головой закрывая раздражающий свет фонаря, сложив руки в замок, просто смотрел на нее. – Витенька… И пусть она сошла с ума, пусть, но она была рада сейчас этому видению или сну, благодарна за возможность посмотреть на него, почувствовать его рядом. – Я скучаю… – Я тоже. Его голос, такой реальный, такой любимый и родной, за которым она бы сейчас пошла хоть на край света, искать его, пройти все континенты, проплыть моря и океаны, потому что сердце чувствует… – Где ты? Что с тобой? – Ты только жди меня… – Мне страшно. – Я знаю. Прости… – Ты вернешься. Не вопрос, утверждение, которое она сейчас вбивала себе в голову, посылала ему, понимая, что кто, если не она, будет держать эту тонкую ниточку веры и надежды, что связывает их. Тонкую, но прочную, силой их любви удерживая между ними невидимую связь. – Тебе плохо? – Я справлюсь. Ты только, пожалуйста, жди… – Тебе плохо… – Я люблю тебя… Помни это. Всегда. – Не уходи. – Прости… – Витя… – глаза против воли закрывались, его лицо уплывало вдаль, тая в лунной дорожке. «Только дождись меня…» – его голос звучал рядом с ней, «Через дожди храня…» – его губы касались мочки уха, «Свет моих глаз…» – он был рядом, с ней, в ней… Свет фонаря постепенно таял в дымке февральского утра. Ольга лежала и смотрела в окно. Доносящееся из кроватки тихое дочкино сопение давало ей еще несколько минут вот так полежать, прикрыв глаза, и вспоминать его голос, его лицо, его дыхание на щеке. Она нужна ему. Она справится. Протянув руку, она коснулась подушки, что хранила его тепло и его запах. – Я люблю тебя… – Я люблю тебя… Как же хочется протянуть руку и коснуться ее щеки, провести по ней, замерев на висках, медленно притянув к себе, ощутить ее теплые, мягкие губы на своих губах. Целовать долго, пока можешь держать дыхание, прерваться на мгновение, лишь чтобы сделать глоток воздуха. И снова утонуть в ней, без остатка погрузившись в ее сладкий плен. Плен… Греющий душу сон растворялся в утренней дымке, сквозь мутное стекло люка проникающей в их темницу и возвращающей в реальность, полную возбуждённых криков снующих на поверхности курдов, шума машин и клацанья оружия. Открыв глаза, Пчелкин повернул голову. – Прости меня. – Введенский все так же сидел, прислонившись к стене и закрыв глаза, как и ночью, когда, поддавшись его уговорам, Витя все же закрыл свои и, хоть сам и не верил в это, действительно уснул. – Вы сами то поспали? – Пропустив мимо ушей слова Леонидыча, хоть и прекрасно поняв, что тот имел в виду, Пчелкин поднялся, садясь радом с ним. – Подремал. Открыв глаза на невольно вырвавшийся из Пчелкина стон, Введенский повернул к нему голову, опустив глаза, внимательно осмотрел рану. Не айс, конечно. При отсутствии лекарств и ухода да в свете многообещающих планов боевиков он сейчас совершенно искренне жалел, что их главарь не добил Витю еще вчера. В этом случае по крайней мере его смерть была бы быстрой и относительно легкой. А теперь… Что этот молодой выродок уготовил ему? То, что основной упор и давление будет именно на Витю, Введенский не сомневался. Другой причины, почему курды оставили его пока в живых, он не видел. – Я справлюсь. – Пчелкин без труда прочитал мысли Введенского. – И давайте сразу договоримся. – Повернув к нему голову, посмотрел осознающим все взглядом. – Они все поняли насчет нас. И будут это использовать. Не поддавайтесь. Что бы ни происходило. Я не буду обещать, что смогу все вынести молча, но я знаю, как вы умеете абстрагироваться. И теперь должны. Отключитесь, представляйте, что это не я. – Прости. Вместо гудящего роя снующих в голове мыслей не смог сказать ничего другого. Но Витя понял, кивнув, сжал его руку как раз в тот момент, когда чья-то тень закрыла люк, погрузив их в темноту. Почему он так и сжимал его ладонь? До последнего, до того мига, когда спустившийся к ним боевик рывком поднял Витю с пола и толкнул к лестнице. А он еще долго потом смотрел в мутное окошко, не давая за их с Пчелкиным жизни ни гроша и молясь сейчас лишь об одном – чтобы вернулся. Он был готов ко всему, к любому его виду и состоянию, лишь бы вернулся. – Значит, чтобы ты понимал. – Главарь курдов даже не поднялся с топчана, когда Пчелкина ввели в комнату. – Отсюда дорога одна, куда – сам сообразишь. Насколько долгой и изматывающей или быстрой и легкой она будет зависит только от тебя. Иметь, – пристально смотря в его лицо, пытался прочувствовать его мысли и испытываемые эмоции, – я буду вас обоих. Но начать решил с тебя. Для разминки, так сказать, ну и понять, на что ты в принципе способен. Зафар признаться с нетерпением ждал утра, всю ночь вынашивая свои садистские планы, в подробностях представляя, что сделает с этими русскими. Сначала с каждым по отдельности, потом с обоими, потом снова по одному. Наслаждаясь их болью, криками, судорогами тела и затянутыми поволокой глазами, день за днем доводя их до края, но не давая умереть, пока не придет время для главного. А вот когда, доведенные до нужной кондиции, они сыграют свои роли в написанном им сценарии и произведут на своего президента и весь остальной мир нужное впечатление, тогда можно будет, насладившись напоследок их агонией, отпустить ребят в мир иной. А пока… Устроившись поудобнее на топчане, он предвкушал первый акт. А чтобы приятное времяпрепровождение было еще приятнее, следует несколько дополнить антураж его и без того характерно обставленной комнаты. Короткий взмах руки стоявший за спиной пленника боевик понял без труда, шмыгнув за дверь. Стараясь не выдавать предательски заполняющее его изнутри предчувствие, Пчелкин смотрел не на вальяжно развалившегося на топчане главаря, а изучал комнату. Типичное жилище военного, крайне аскетичное, но вполне комфортабельное для отдыха между налетами, терактами и пытками. Кроме топчана из мебели здесь был невысокий столик непосредственно перед ним, два обшарпанных, но на вид крепких стула у окна да лавка возле стены рядом с дверью. Пол представлял собой ничем не прикрытые доски, в местах особо обшарпанных сохранившие явные следы высохшей крови. Дополняли сей многообещающий антураж многочисленные плети, наручники, провода и множество другой непонятной атрибутики, призванной одним своим видом устрашать попавших сюда. Вновь скрипнувшая за спиной дверь положила конец затянувшемуся вступлению. Стягивающую запястья веревку развязали, но ровно для того, чтобы, подтащив его к стоящему у топчана столу, резким ударом заставив встать на колени, уложить грудью на стол, разведя руки в стороны. Тень склонившегося над ним главаря накрыла Пчелкина в тот момент, когда двое его подручных с обеих сторон как раз затягинули толстые, напоминающие канаты, веревки, вокруг локтей и запястий, полностью лишив его возможности пошевелить телом выше пояса. Впрочем, тут же обездвижили и ноги, грубым бесцеремонным движением разведя и их в стороны и зафиксировав чем-то по ощущениям похожим на наручники. Стараясь не думать, что последует за всей этой подготовкой, Витя, тем не менее, невольно задумался, зачем сняли ботинки, обнажив ступни ног, до сих пор помнящих Володеньку Каверина. Чуяло сердце Пчелкина, что развалины Ховринской больницы еще не раз покажутся ему райским местом по сравнению с логовом курдских боевиков. – Признаться, вы заинтриговали меня. – Раздался над ухом вкрадчивый голос главаря. – Что же такого понадобилось российской службе безопасности в нашем тылу? У тебя есть полминуты решить, расскажешь ты мне об этом сразу или после более близкого знакомства. И давай без вот этих представителей ОПЕК, Алексеев Соловьевых и прочее. Дураков в этой комнате нет. Итак, я задал тебе вопрос. – Иди к черту. – Тремя словами подписывая свой приговор, Пчелкин даже успел подготовиться, прежде чем рука курда, схватив его за волосы, с такой силой подняла голову над столом, что даже хрустнули суставы в неподвижно зафиксированных на столешнице руках. – Сколько сам себе дашь?! – С явным желанием снять с него живьем скальп, главарь тянул за волосы, отчего ярко светящее прямо в глаза солнце почти померкло в бесконечном водовороте искр. – На отключку даже не надейся! Ты у меня прочувствуешь все, сука фсбшная! – Распахнувшиеся от очередной пронзившей голову боли глаза увидели расширившиеся от возбуждения, заблестевшие ожиданием удовлетворения собственного превосходства черные зрачки главаря. – Зачем? Вас! Послали!? Интересно, в его положении можно сделать хуже? Мысль вылетела из него вместе с плевком. Увидев, что последний достиг цели и заметив занесенный над его спиной клинок, Пчелкин сжал зубы, полный решимости сделать все, чтобы не порадовать курда ожидаемой реакцией. Треск рвущейся рубашки слился с раздавшимся позади него шипящим звуком. Тело непроизвольно дрогнуло, но не ощутило характерного горячего касания клинком кожи. Но то, что Пчелкин почувствовал почти сразу же после этого, заставило его буквально вгрызться зубами в шершавую поверхность стола. Сначала знакомый запах раскаленного железа раздразнил его обоняние. Не успел он подумать, что это может быть, как его поясницу объяло огнем. Буквально. Чувствуя вдавливающий его в стол, прожигающий кожу и мясо металл, Пчелкин отчаянно пытался погасить вырывающийся из него рык. Охватившая его дикая боль растекалась, заполняя клеточку за клеточкой. Но в ту самую секунду, когда он был готов отключиться, прожигающ