– Тьфу, да ты просто пытаешься меня умаслить.
– Конечно. Но ведь это еще не значит, что я не прав.
– Угу, – вздохнул Старый, – может, и прав.
– Ну и отлично. С этим разобрались. – Я хлопнул ладонями и потер их друг о друга. – А теперь, прежде чем залечь на ночь в «Космо», я собираюсь провернуть еще несколько дел. Можешь составить компанию, если хочешь.
– Каких еще дел?
– Ну, во‑первых, мне нужна новая шляпа. – Я сдернул с головы испорченный котелок и пригладил обгоревшие волосы на темечке. – Потом хочу поискать цирюльника, который сумеет подправить мою подпаленную гриву. Заодно пусть и побреет. А дальше, думаю, пора и ванну принять. И хорошо бы приобрести новый одеколон, чтобы перебить запашок от мази Чаня…
– Брат, – покачал головой Густав, – то, что тебе действительно нужно, в магазине не купишь.
И он зашагал в гостиницу, предоставив мне прихорашиваться одному. Когда несколько часов спустя я вернулся в номер, брат спал на кровати с раскрытым новым выпуском «Харперс» на животе. В журнале напечатали очередной рассказ Джонни Ватсона, «Постоянный пациент», и Густав задремал, разглядывая картинки. Похоже, Старый предпочитал общество отпечатанного на бумаге Шерлока Холмса родному брату из плоти и крови.
Впрочем, я не возражал. Ходить с Густавом за одежкой – сущее наказание. Все, что хоть чуть-чуть наряднее рабочих джинсовых портков и клетчатой рубахи, он считает нелепым пижонством. А по части шляп для него существуют только белые стетсоны.
Что до меня, то мне ближе девиз «когда в Риме – будь римлянином». А когда ты во Фриско, следует сменить десятигаллоновую [13] шляпу на что‑нибудь не столь вместительное, ближе к двум квартам. Вот поэтому я и решил купить себе канотье.
Проснувшись наутро, я увидел, как брат осторожно взял мою новую плоскую шляпу-тарелку кончиками пальцев, будто она не из соломки, а из ядовитого плюща. Густав уже успел одеться и, судя по бодрому сосредоточенному виду, выпить кофе.
– Думаю, можно тебя поздравить, – проговорил он, заметив, что я открыл глаза.
– Да-а? – хрипло протянул я. Пока не выпью чашку кофе, на большее я не способен.
– Да. Не думал, что тебе удастся найти более нелепый головной убор, чем прежний котелок. Но тебе все же удалось. – Он положил соломенную шляпу обратно на комод, где я оставил ее накануне вечером, схватил свой стетсон и нахлобучил его на голову. – Ладно, пошли. Пора шевелиться, а то опоздаем на паром.
– Сейчас-сейчас. А я‑то думал, это мне придется тебя тащить… – Я сел на кровати и настороженно втянул в себя воздух. – Эй. Я что, разлил… Ой. Хо-хо-хо.
– И что тут смешного?
– Ты, вообще‑то. Надушился моим одеколоном, а? – Я подался к брату и прищурился на царапину на щеке чуть восточнее усов, на редкость аккуратно подстриженных. – И, вижу, только что побрился. Хм-м. Да еще и сапоги начистил, смотрю. Ну и ну, что вы на это скажете? Похоже, решил добавить себе немного очарования.
– Не собираюсь я никого очаровывать.
– Ай, да ладно тебе, брат. Все ясно как день. Не хватает только ромашки в петлице… но можем купить по дороге на паром, если хочешь.
– Прекрати. Я вовсе не… ну… нельзя же… сам знаешь… а-а, черт. – Старый схватил мои штаны и швырнул их мне в лицо. – Оденешься ты уже, наконец, или нет?
Через тридцать минут мы уже пересекали залив на девятичасовом пароме. Несмотря на спокойную погоду, лицо брата побледнело и покрылось испариной, словно он плыл на плоту в тайфун. Чтобы он не упал духом и не отдал морю завтрак, я в очередной раз перечитал ему вслух «Постоянного пациента».
Когда мы сошли на берег, Старый снова порозовел, однако восстановить присутствие духа ему не удалось. Диана, как и обещала, ждала нас у Паромного вокзала, и брат, едва завидев ее, покраснел и лишился дара речи.
– Доброе утро, джентльмены, – приветствовала нас леди.
– И вам утро доброе, мадам! – Я игриво приподнял шляпу. – С вашего позволения, сегодня вы прямо‑таки сияете.
Густав воздержался от лести и, коснувшись пальцем полей стетсона, промямлил что‑то вроде «дбрутр».
– Доброе утро. И благодарю вас за комплимент, Отто. – Диана взглянула на ожог у меня на лбу, уже не столь яростно-красный. – А вы сегодня сияете чуть меньше вчерашнего, чему, уверена, только рады.
– Очень. Не знаю уж, что док Чань намешал в эту свою жижу, но она мне здорово помогла. И как раз вовремя. – Я щелкнул по ободку новенького канотье. – Пусть соломенные шляпы и считаются самым писком, ощущение такое, будто напялил на голову корзину. Если бы ожог не прошел, я содрал бы кожу до кости. Но, пожалуй, если хочешь одеваться à la mode [14], можно немного и потерпеть, верно?
13
Ковбойские шляпы называют десятигаллоновыми, хотя это очевидное преувеличение (10 галлонов = 37,9 л, 2 кварты = 1,9 л). Вероятно, название пришло из Мексики, где 10‑галунное сомбреро означало шляпу с высокой тульей, на которой умещалось 10 лент-галунов.