Второй мой урок был истрачен на зимнюю рыбалку. Мы расположились у проруби, на раскладных деревянных стульчиках и мой учитель снова ни одного серьезного вопроса так и не затронул. Говорил он исключительно на тему рыбной ловли и такие слова как: «мормышка», «макуха», «блесна», «подсечь», «прикормить» так и сыпались на мою голову вместе с мягким снежком.
Начиная с этого урока, как я и предчувствовал, Ставр решил взяться за меня по-настоящему. Не успел я войти, как он объявил, что мне предстоит поселиться у него на несколько дней в небольшом флигеле.
— С Яковом мы уже договорились, у него как раз командировка, так что Алеша позвони домой родным и предупреди, чтобы не волновались, — попросил учитель.
Я сделал необходимый звонок и, честно говоря, слегка расстроился, ведь мне первый раз в жизни предстояло провести Новый Год вне дома. Ставр позвал меня к самовару. Лицо у хозяина было непривычно суровым, хотя его глаза, как всегда, добродушно светились.
— Ты согласен просидеть сутки взаперти, ничего не есть и не пить в течение 24-х часов, начиная с этого момента? Спросил он у меня серьезно.
— Да, ответил я, — а зачем?
— Это необходимо для более точного понимания, — неопределенно пояснил старец.
— Ладно, поголодаю, — легкомысленно пообещал я.
Ставр провел меня во флигель — небольшую чистую комнатку, где были только стол, стул и кровать и сказал — «за этой дверью умывальник и туалет. Часов тут нет. Никакой связи с внешним миром нет, телевизора и других источников информации тоже. Разве что окно над столом. Я навещу тебя завтра в это же время и ты включишь свой диктофон. Постарайся меньше думать и если сможешь, прислушайся внимательно к самому себе. Время пошло».
Он ушел, закрыв за собой дверь (к слову сказать, не на замок, так что я мог бы свободно выйти в любой момент) оставив меня размышлять над его странным пожеланием прислушаться к самому себе.
Переход в состояние одиночной изоляции был так внезапен, что я не сразу осознал свое новое положение в полной мере. Когда шаги старца утихли, я вдруг понял, что оказался в какой-то странной глубокой тишине. Это была не совсем тишина. Ветер за окном слегка посвистывал, как бы скользя среди голых веток зимнего сада. Но звук ветра, звук начинающейся вьюги, почему-то вызывал ощущение покоя и тишины. Я сел за стол у окна и стал смотреть на деревья. Мне вдруг стало очень спокойно, как уже давно не было. Где то далеко был город — шумный, суетливый, холодный. А здесь я просто сидел в тепле, сидел, глядя на деревья и ощущая полное безразличие ко всему на свете. Я даже не заметил, как пошел сильный снег. Красивый, белый, медленно-падающий снег. Мои глаза теперь следили за отдельными снежинками, за их последней траекторией падения на землю. Некоторые снежинки падали в определенное место, другие уносились за пределы обозрения окна и дальнейшая их судьба оставалась неизвестной…
Проснулся я, видимо, от удара ветки в стекло и обнаружил себя сидящим за столом у заснеженного окна. Сквозь щели оконной рамы немного поддувало и я слегка продрог, пока спал. Вьюга разыгралась нешуточная, но мне так хотелось спать, что я просто перешел, шатаясь от стола к кровати, лег в чистую постель под теплое пуховое одеяло и опять моментально отключился. Мне приснился сон, будто я вышел из дома Ставра и пошел на автобусную остановку, потом приехал на автобусе домой в город. И вот я вхожу в свою комнату в надежде увидеть домовых, но в комнате пусто. Открываю дверь шкафа и начинаю звать Ужелю, потом Ладушку с Чадушкой. Но никого нет, они исчезли. Я стою один в моей комнате и с ощущением острого чувства одиночества, потери чего-то важного, так, словно я расстался с мечтой! И от мысли, что ничего уже вернуть нельзя падаю на свой диван и… просыпаюсь.
Сердце учащенно билось, к горлу подступил ком. В комнате было темно, я прекрасно помнил, где нахожусь, но все-таки надо было развеять навеянные сном сомнения и найти включатель. Пошарив по стене, я нащупал кнопку и зажег свет. Обыкновенная лампочка осветила комнатку с нехитрым убранством, я был в доме мудрого учителя Ставра за городом. Зимой, особенно как сейчас в декабре, вечера наступают рано, темнеть начинает после 16 часов по московскому времени. Однако я надеялся, что доспал до более поздних часов и вот почему. Дело в том, что мне жутко хотелось есть, не говоря уже о том, что мне страшно хотелось пить! Во рту пересохло, а в животе что-то медленно пробуждалось. Мысль о том, что попить и поесть мне не придется вплоть до завтрашнего дня вызывала какое-то смутное животное беспокойство. Я попытался не думать о еде и воде, но прав был один мудрец, сказавший: «Попробуйте не думать про обезьяну и обезьяны всего мира соберутся в вашей голове». Так я попробовал не думать о большой алюминиевой кружке с чистой, прозрачной ключевой водой, о глотках влажной прохлады, которая бы приятно освежала мое высохшее горло, язык, губы…