Ну, и конечно, все были моложе.
И все были живы.
Когда я беседовала с Борисом Штерном, я воспринимала эту беседу как одну из многих. Талантливый писатель, неглупый, веселый, да еще земляк, да еще получивший только что престижную премию... Ну, поговорила с ним, а могла бы выбрать кого-то другого, примерно такого же масштаба...
Это теперь выясняется, что такого же масштаба — нет.
И что этот разговор со Штерном был практически последним.
Надо сказать, сам он воспринял это интервью гораздо серьезней, чем я. Это, если честно, видно и по легкомысленным вопросам, которые я ему задавала, и по его вдумчивым, осторожным, взвешенным ответам. Попросил прислать готовый текст в Киев. Е-мэйл тогда еще не был в ходу, что теперь трудновато представить, почта работала так же паршиво, правил он долго — потому и интервью это вышло аж в августе. Но все-таки вышло — за что спасибо тогдашнему редактору Отдела Литературы Алле Латыниной, любящей фантастику и отлично понимающей, кто есть кто.
Почему он так долго правил и переписывал интервью? Хотел успеть высказаться? Понимал степень своей ответственности даже за такие вот, мимоходом прозвучавшие слова? Наверное, да. Характерно, что поначалу никакого вопроса про «украинскую» фантастику не было. Он потом его сам придумал. Почему-то это было для него очень важно... Он вообще выкинул из интервью все, что ему не показалось важным (ему отлично известно было, насколько скудна газетная площадь), чтобы успеть сказать нечто, для него очень существенное.
И вот результат — оценки Штерна, скажем, состояния в фантастике на тот момент вполне приложимы и к нынешнему положению вещей. Координатная сетка Штерна была не просто точной — она оказалась неколебимой. Что же до «Эфиопа», то его масштаб стал виден только теперь — когда приемы, приколы, придумки Штерна разобраны, растащены десятками умелых и неумелых эпигонов. Когда постмодернизм пришел в фантастику, а фантастика — в мэйн-стримовскую литературу... Почитайте его сейчас. Или перечитайте. Возможно, вас ждут совершенно неожиданные открытия.
Мария ГАЛИНА
Борис СИДЮК
НА УГЛУ МИЛЮТЕНКО И КУРЧАТОВА,
У ГАЗЕТНОГО КИОСКА
Молодой, брызжущий энергией и жаждой деятельности, вернулся я в Киев из армии. По уши влюбленный в фантастику и с мечтой стать писателем. А еще с заветным номером телефона САМОГО НАСТОЯЩЕГО ПИСАТЕЛЯ-ФАНТАСТА. Шел 1985 год. Не было тогда у Штерна книг. Но были дефицитные номера журнала «Химия и жизнь» и слава одного из лучших фантастов Советского Союза. Помню, как не сразу решился потревожить мэтра, попросить посмотреть мои потуги на литературном поприще. Как в конце концов собрался с духом и позвонил, и попросил о встрече, благо жили мы совсем рядом. Так и договорились встретиться первый раз. На полпути между его и моим домами, на углу улиц Милютенко и Курчатова, у газетного киоска. Славный такой киоск, с широким прилавком, где так удобно было разложить рукопись. Возле этого киоска встретились. «Ну, показывайте, что у вас там?» — сразу взял быка за рога Борис Гедальевич; минут десять честно читал; минут пять раздумывал. «Но ведь это же плохо»,— честно сказал Борис Гедальевич. «Но можно попробовать написать по-другому»,— тут же смягчился. Вот так каждую неделю мы встречались у газетного киоска, где я с волнением демонстрировал честному Штерну свои опусы, и он честно возил мордой по прилавку газетного киоска мои литературные потуги. После чего мы разговаривали о фантастике, мировой политике и прочей погоде.
Чудо все же случилось. Над очередной рукописью о трех страницах Штерн раздумывал дольше обычного. «Боря, а почему вы не обзаведетесь пишущей машинкой? Если вы хотите стать писателем, вам нужна пишущая машинка. Просто необходима пишущая машинка. Вам без пишущей машинки просто никак. Пишущая машинка, да! — Пауза.— А рассказ хорош». Все-таки удосужился получить похвалу.
Штерн всегда был честен. И всегда требователен. В литературе он не признавал оттенков качества. Произведение должно быть либо высший сорт, либо брак. И никакого «проходняка». Рассказик тот, видимо, действительно был не так уж плох, его даже пару раз напечатали где-то.
Машинку я купил. Ленинградскую. «Ортех». За 135 рублей. Такую же, как у Штерна.