У меня от нервного возбуждения чесались руки и покалывало в спине, пока светящийся овал женщины отдалялся от дома, превращаясь в звёздочку. Около овина к ней вышла дежурившая двоица и, похоже, как и я, сначала прикрыли ей рот руками. Вскоре женщина прошла к корове, а двоица вернулась на пост. Я устало выдохнул. Дело оставалось за малым.
Женщина вернулась в дом и хотела что-то мне сказать, но я оказался быстрее и сперва заверил, что селению и жителям ничего не угрожает. А после — передал ей золотой Арнурского королевства, купив крынку свежего молока и каравай чёрного хлеба, испечённый вчера специально на завтрак.
— Просыпайся, — я потряс девочку за плечо. Та продрала глазки и села, раскачиваясь.
— Доброе утро, хозяин, — сонно пролепетала та, причмокнув губами и пытаясь в темноте сеней различить хоть какой-то силуэт. Я повёл её в дом и заставил умыться, чтобы та окончательно проснулась.
Мы вышли из дома без резких движений, стараясь показать двоице за овином, что о них не знаем и засады не предполагаем. Наверно, именно поэтому мы с девочкой смогли выйти из деревни и отправиться по одной из главных дорог на северо-восток. Народу и караванов на ней, понятное дело, быть не могло.
Поначалу девочка спросонья молча шла рядом, отрешённо смотря под ноги. Но к ней вернулись воспоминания прошедшего дня. Рубиновые глазки вновь увлажнились, девочка шмыгнула и верхней рукой утёрла подступившие слёзы. И едва справилась, чтобы не заплакать. Я нарезал хлеб и протягивал ломти девочке, чтобы та позавтракала. Она мотала головой, не хотела есть и вообще не голодная — но я приказал ей завтракать. После первого ломтя пошёл второй, а за ним и третий. Вскоре треть каравая скрылась в животе девочки, а крынка вполовину опустела.
— Я больше не хочу, — девочка замотала головой.
— Наелась?
— Да, — та запнулась и едва не упала, она вовремя схватилась за мой рукав и сохранила равновесие. Девочка проглотила подступивший ком и подняла голову, со вчерашнего дня наконец-то посмотрев мне в глаза. Жалобный, скорбящим, умоляющим взглядом. — А… что дальше… будет?
— То, что не понравится. Ни мне, ни тебе.
Девочку пробили чувства. Она попыталась успокоиться, но не смогла и беззвучно заплакала. Я не собирался её успокаивать или что-то подобное делать, лишь хотел сохранить оставшийся хлеб на будущее. К сожалению, мой рюкзак забит провиантом на следующие десять дней, да ещё и десяток бурдюков лежит в нём, хоть и пустых. Зато в рюкзаке девочки только кукла и запасное исподнее. В него я хлеб и закинул, собираясь разобраться с этим чуть позже. Молоко же допил, а крынку выбросил. Мне для завтрака этого достаточно, нечего живот набивать перед роковым событием.
Мы шли по дороге долго, час, второй, третий, минуя ровные поля, ещё неготовые к посадке семян, земля в них набухла от талой воды. Холодный ветерок нёс с полей зябкую сырость, залетал за шиворот и под куртку, заставляя ёжиться от холода. Пахло грязью и пожухлой травой, а впереди маячили зелёные кроны хвойного леса с прорубленной широкой просекой.
Каждый час я запускал «Обнаружение жизни». Восемнадцать фиолетовых шлейфов шли за нами практически в полукилометре, хотя в деревню приехало две дюжины звёздочек. Всяко извозчики привезли их и, либо остались дожидаться, либо отправились обратно в город. И это прекрасная новость, да и наёмники без лошадей — но у меня язык не повернётся сказать, что их всего лишь восемнадцать. Этого может быть достаточным даже для меня.
К концу пятого часа пути мы уже как полтора часа шли по дороге, с двух сторон смыкаемой деревьями. До них метров тридцать, так что вряд ли кто-то из наёмников решит отделиться от толпы и спрятаться в лесу. Тем более что я сейчас один и полностью открыт, а на небе ни облачка и солнце светит, а не тёмная облачная ночь без света луны. Расклад не в мою пользу. Но больше оттягивать неизбежное нельзя.
Я остановился, резко. И полной грудью вдохнул сырой лесной воздух. Пахло хвоей и смолой. Девочка по инерции прошла несколько шагов с опущенной головой, прежде чем остановилась. Она уже как несколько часов не плакала, но глазки покраснели, нос опух, а губки подрагивали.
— Всё. Пришли, — я удручённо потёр переносицу и, подумал, что неплохо бы сказать хоть что-то девочке напоследок, но ничего не придумал и лишь развернулся лицом к наёмникам. В кольчугах и коже, с щитами, копьями, мечами, топорами и луками, и с поднятым стягом. Сова с раскрытыми когтями на лапах атаковала свою жертву. Дорога практически прямая, до стяга чуть больше трёхсот метров. Наёмники видели нас с девочкой и злорадно ухмылялись, а лучники специально натягивали пустую тетиву и прицеливались в малышку.