Дэйзи поблагодарила чёрного филина, сидящего на шестке, но тот даже глаз не открыл, а девушка, присмотревшись внимательнее, ахнула: над королём-птицей нависла печать скорой смерти. Радость вмиг поблёкла, даже на праздник идти расхотелось. И если бы мать силком не выставила её из дома, Дэйзи ни за что туда не пошла бы.
Явившись на танцы в самый разгар веселья, она вдруг припомнила слова Оэхина о Дикой Охоте и поспешила предупредить селян об опасности. Увы, ей никто не поверил — даже красавчик Бернард, впервые взглянувший на Дэйзи с интересом.
— Посмотрите-ка! — он ухмыльнулся. — Наша хромоножка больше не косолапит, как утка. Ну и чудеса!
Он протянул Дэйзи руку, приглашая на танец.
— А ты не боишься, Берни? — между ними втиснулась тощая Пэгги. — Смотри, затанцует тебя ведьма.
— Не боюсь! Я и сам танцор хоть куда!
Они закружились, лихо отстукивая ритм каблуками. Дэйзи не знала устали, дыхание её ничуть не сбилось, а щёки лишь слегка порозовели, когда как с Бернарда пот стекал в три ручья. Ему бы остановиться и передохнуть, но парень никак не желал уступать бывшей хромоножке. А музыканты все играли и играли… до той поры, пока красавчик Берни, закатив глаза, не рухнул на пол прямо Дэйзи под ноги.
Тощая Пэгги завизжала:
— Что ж это деется, люди добрые! Уморила ведьма парня!
Напрасно Дэйзи пыталась оправдываться — селяне набросились на неё гурьбой и скрутили за спиной руки.
— Сожжём её?
— Отведём к лорду на суд!
— Нет, давайте лучше выкинем на улицу, — хихикнула Пэгги. — Если через нашу деревню и впрямь поскачет Дикая Охота, пускай забирает ведьму, а нас не трогает.
На том и порешили.
Дэйзи рыдала и умоляла, но её всё равно вытолкали из дома. И даже пришедший в себя Бернард не подумал вступиться за девушку.
В тот миг когда дверь с треском захлопнулась за её спиной, как раз пробила полночь. В небе заворчал гром, на лицо упали первые капли дождя, страшно взвыл ветер, а со стороны леса вдруг донёсся звук охотничьих рожков и собачий лай, от конского топа вздрогнула земля. Дэйзи бросилась назад, заколотила кулаками в двери, в ставни, но никто не отозвался.
Огромные всадники в чёрных доспехах выросли перед ней в струях дождя и неистовом блеске молний. Фигуры одних казались полупрозрачными, лица других оскалились пожелтевшими черепами, третьи вообще не походили на людей. У предводителя Охоты на макушке росли ветвистые оленьи рога, увитые сочным плющом. Взгляд полыхал яростным огнём, шею украшало ожерелье из костей, а на плечах развевался плащ цвета ночи, усеянный частыми звёздами.
— Осенняя жертва! — зычно прокричал он, занося копьё над головой Дэйзи.
Онемевшая от страха девушка не могла сдвинуться с места. Она знала, что умолять о пощаде поздно, и затаила дыхание, готовясь встретить смерть.
Но в этот миг из толпы всадников бесшумно выпорхнул большой филин и закрыл её собой. Копьё рогатого пробило птичью грудь, тёплая кровь брызнула на землю.
— Жертва принесена, — прохрипел филин, падая.
Предводитель Дикой Охоты спрыгнул с коня и бросился к раненому.
— Оэхин! Но зачем?
Дэйзи беззвучно плакала. На её глазах филин превратился в черноволосого юношу — куда более красивого, чем Бернард, сын кузнеца.
— Так надо, — юноша облизал пересохшие губы. — Она умрёт не здесь. И не сейчас.
— Выходит, ты знаешь эту девушку? — изумился рогатый.
— Многие знают, — Оэхин махнул слабеющей рукой и тут же уронил её на траву.
Один из всадников снял шлем и, смешно шевельнув заячьей губой, подтвердил:
— Да, когда-то эта девушка спасла моих четырёх братьев.
— А меня вынесла из огня! — добавил другой юноша, с оленьими глазами.
— Отпусти её, — слабеющим голосом попросил Оэхин. — Моя кровь уже оросила землю, значит, жертва больше не нужна.
Предводитель Дикой Охоты бросил на Дэйзи взгляд, полный негодования:
— Не в моих правилах отпускать невредимыми смертных в канун Самайна, но мой верный вассал отдал за тебя жизнь. Беги, девочка, пока я не передумал, и больше не попадайся.
Но Дэйзи и не подумала сдвинуться с места.
— Оэхин теперь умрёт? — она всхлипнула.
— Да, если только кто-то другой не отдаст свою жизнь за него.
— Я могу…
— Нет. Не ты.
Девушка в сердцах топнула ногой, и земля по её каблуком отозвалась болезненным стоном.