— К сожалению, отец мой, дядя и другие князья, — говорил Александр, — не сумели вовремя объединиться и не допустить нашествия варваров. Теперь Русь слаба, и любая попытка защитить свою честь обречена. Мы вынуждены были принять позорный мир лишь с одной целью: объединиться и создать такую державу, которая смогла бы в будущем поспорить с завоевателями. Это произойдёт не сейчас, может быть, наши внуки или правнуки сумеют её восстановить и прогнать ворогов. Моя же забота ныне сохранить свой народ, возродить древнейшие города наши и научить детей своих быть разумными. Жить не только сердцем, но рассудком, смирять гордыню и уметь пользоваться обстоятельствами...
Лицо воеводы омрачилось, он взглянул на княжну. Та молчала, опустив взор.
— Я знаю, это нелегко. Мы, русские, все не в меру горячи и самолюбивы, я и сам таков, но когда тебя окружает толпа разбойников втрое больше, чем твоя охрана, есть два пути: либо умереть, либо откупиться. Один человек или отдельный отряд имеют право на это. Народ никогда... — Ярославич грустно улыбнулся. — Я чую, что завёл не тот разговор, прошу простить меня.
— Я не могу с вами согласиться, князь, — помедлив, проговорил воевода. — Лучше умереть с честью, чем жить без неё, так нам заповедовали наши предки. А если жить по-вашему, то моя княжна должна была бы стать наложницей этого пса Коблая. Ведь так?
— Совсем нет! Я и хочу договориться со степняками, чтобы не совершалось больше никакого насилия, чтобы мы, русские князья, оставались и дальше хозяевами в своих вотчинах. Вот о чём идёт речь!
— А что хотят взамен татары? — спросила Васса.
— Десятину всех наших богатств.
— Да как можно вообще с ними о чём-то договариваться? — не сдержал гнев Афанасий. — Столько святой крови на них, что только возмездие может искупить её. Простите, князь, мою вспыльчивость, вы спасли и приютили нас, но сердце моё, видимо, ослепло от горя.
— Так бывает, — вымолвил Александр. — Я и сам иногда прихожу к таким же безысходным мыслям. Но потом вспоминаю наших стариков и старух, вспоминаю детей, юных дев и думаю: что с ними станет, когда татарва прикончит нашего последнего воина? Вот тогда и наступит тот ад, который мы сотворим своими же руками. Ты ведаешь, воевода, что тогда будет? Что приключится с нашими детьми, невинными созданиями, когда степняки смогут безнаказанно глумиться над ними? А ты, великий герой, облитый кровавой честью, будешь горделиво гнить в яме. Да они проклянут тебя, воевода, и меня, и нашу с тобой честь. И совсем не трудно вообразить, что всё так и обернётся...
Ярославич умолк. Дал знак слугам. Те принесли баранью ногу, зажаренную на вертеле, кувшины с мёдом и бутылки со сладким греческим вином. Хозяин разлил мёд и вино по кубкам.
— Я хочу выпить за ваше избавление от всех напастей!
Васса пригубила кубок. Александр встретился с её взглядом, и княжна смутилась.
— Вы молчите, княжна, и я не знаю, на чьей вы стороне в нашем споре с воеводой? — улыбнулся князь.
— Я на вашей, — еле слышно прошептала она, не сводя с него взгляда.
После ухода княжны он только и думал о ней, о её завораживающем взгляде, об их разговоре за столом. Ярославич сам от себя не ожидал таких признаний в пользу мира с татарами, ибо его душа, раздвоившись, никак не могла найти примирения. Одна половина жаждала мести, а другая вдруг воспротивилась. И ему подумалось: именно появление княжны, стремление защитить её ныне и перевесило его геройский пыл, оттого он и заговорил совсем по-другому. Эта догадка позабавила князя, но он продолжал думать о княжне и вспоминать её глаза и руки с длинными тонкими пальчиками. Всё в ней почему-то казалось необычным и удивительным. Александр так и ездил по городу с этими думами, и бояре беспокоились: не приболел ли он?
В эти дни и приехал расстроенный Святослав из Владимира. Не успели оба старших племянника уехать в Орду, как взбеленился самый младший из Ярославичей, Михаил, прозванный — больше за дерзость — Храбрым. Ему достался самый худой и неприметный Московский удел, сожжённый татарами и с трудом возрождающийся. Неспособный хозяйствовать и ладить с людьми, Хоробрит, как его прозывали, быстро сколотил из отчаянных лесных людей дружину да заявился прямо во Владимир, прогнал дядю и сам завладел столом. Желая доказать не только владимирцам, но и новгородцам свою отвагу да удаль, он, заслышав про литовцев, смело отправился их воевать, но в первой стычке бесславно сложил голову. Не успел Святослав вернуться во Владимир, как объявился с ярлыком великого князя Андрей. Опять собирай короба да съезжай.