43. Dies irae[293]
Мир сузился до крохотной точки и поплыл куда-то в сторону, унося с собой все, что было прежде, все, что я знал и во что верил.
Не веря своим ушам, я стоял в той ужасной комнате словно вкопанный и чувствовал, как надежда и счастье вытекают из меня, точно кровь из перерезанной вены. Надо полагать, я на мгновение закрыл глаза, ибо я отчетливо помню, как открываю их снова и вижу, что мисс Картерет поднялась с кресла и теперь стоит у дивана, надевая плащ. Вероятно, она пошутила — женщины любят играть в такие игры со своими обожателями. Вероятно…
— Тебе нельзя здесь оставаться. Ты должен уйти немедленно.
Холодная, какая холодная! Суровая и холодная! Где моя милая девочка, моя нежная и любящая Эмили? Все такая же красивая — восхитительно красивая! Но это не она. В этой телесной оболочке сейчас заключено совершенно другое существо, неузнаваемое и страшное в своем гневе.
— Эдвард… мистер Глэпторн! Почему вы не отвечаете? Вы слышали, что я сказала?
Я наконец обрел дар речи.
— Слышал, но я не понял и по-прежнему не понимаю.
— В таком случае повторю. Вы должны уйти немедленно, иначе я позову подмогу.
Ее глаза метали молнии, а прелестные губы — губы, которые я целовал так часто, — сжались в нитку. В своем длинном черном плаще с капюшоном, суровая и грозная, она походила сейчас на злую колдунью из древней легенды, восставшую из глубин преисподней; и на мгновение я испугался — да-да, испугался. Перемена в ней была такой огромной, такой разительной, что я не мог уразуметь, как же такое произошло. Точно фотографический негатив: все белое теперь стало черным — черным, как ад. Или она одержима бесами? Внезапно сошла с ума? Может, это мне следует позвать подмогу?
Она круто повернулась — полы черного плаща разлетелись — и стремительно направилась к двери. В следующий миг я словно очнулся от сна. Колдунья? Вздор! Низкий обман, наглый и явный. Я его почуял нутром, распознал безошибочно.
Она уже потянулась к дверной ручке, когда я схватил ее за руку и рывком развернул к себе. Теперь мы стояли лицом к лицу, глаза в глаза, воля против воли.
— Отпустите меня, сэр! Вы делаете мне больно!
Она попыталась вырваться, но я держал крепко.
— Уделите мне минутку вашего времени, мисс Картерет.
Она увидела решимость в моих глазах, почувствовала силу моей хватки и, смирившись с неизбежным, перестала сопротивляться.
— Да, сэр?
— Давайте присядем на наш старый добрый диванчик у окна. Там так приятно беседовать.
Она скинула плащ и подошла к диванчику. Прежде чем последовать за ней, я запер дверь на ключ.
— Вижу, я ваша пленница, — сухо промолвила она. — Вы собираетесь убить меня?
— Для человека перед лицом смерти вы держитесь с завидным хладнокровием, — сказал я, стоя над ней.
Она лишь слегка пожала плечами в ответ и устремила взор в окно, на исполосованный ливнем сад.
— Вы упомянули о бракосочетании, — продолжал я. — С мистером Даунтом. Не стану скрывать, ваше заявление стало для меня в своем роде сюрпризом.
— Значит, вы еще глупее, чем мы думали.
Я твердо решил держаться с беззаботной бравадой, но, по правде сказать, я чувствовал себя беспомощным, как малое дитя. Конечно, я имел преимущество в физической силе — но какой в этом толк? Она обвела меня вокруг пальца, все в порядке, и опять Феб Рейнсфорд Даунт отнял у меня то, что по праву принадлежало мне. Потом я вдруг осознал, что безудержно смеюсь, смеюсь так сильно, что мне приходится вытирать слезы рукавом; смеюсь над своей глупостью, над своей непроходимой глупостью, заставившей меня довериться ей. Ах, если бы только я внял совету мистера Тредголда!
Она с минуту наблюдала за мной, пока я неверной поступью ходил взад-вперед по комнате, сотрясаясь от хохота, словно буйнопомешанный. Потом встала, гневно сверкая черными очами.
— Вы должны выпустить меня, сэр, иначе вам же будет хуже. Отоприте дверь, немедленно!
Проигнорировав требование, я быстро подошел к ней и швырнул обратно на диванчик. Она принялась стрелять глазами по сторонам, словно ища путь к бегству или какое-нибудь оружие, чтобы напасть на меня. Если бы только она тогда улыбнулась и сказала, что все это было лишь глупой шуткой! Я бы мгновенно заключил ее в объятья и все простил ей. Но она не улыбнулась. Она сидела очень прямо, тяжело дыша, яростно сверкая широко раскрытыми глазами — сейчас ставшими огромными как никогда на моей памяти.