Свет был ослепительно белым. Таким невыносимо ярким, что невозможно было открыть глаза, но даже сквозь веки продолжал выжигать сетчатку, исторгая невольные слёзы. Он задыхался от крика, но не слышал ни звука. Стремительный ритм его сердца, сиплое дыхание – всё тонуло в ужасающей тишине и молочно-белом свете. Он умирал, но не мог умереть, казалось, целую вечность – изысканная агония тела и разума, как ничтожная часть симфонии Вселенной. И это могло длиться сколь угодно долго.
Однако после бесконечности мучений, где он терял и вновь находил себя, заново осознавая свою личность, он услышал голос. Удивительно ласковый, исполненный искренней заботы и участия. Таким голосом мог бы говорить ангел, если бы смысл его слов не был столь кошмарен.
- Ты утратил свою чистоту, Таймури Эн Лайни, осквернив тем самым не только себя, но и имя всей расы старлингов. Это страшное преступление.
Вновь воцарилась тишина, но на сей раз она имела оттенок упрёка. Словно ангел давал время своей жертве как следует осмыслить всю глубину падения и проникнуться чувством ничтожности всего сущего. Тимо не мог сказать, сколько прошло времени – может быть минута или ещё одна вечность? Что такое долгие годы для потенциально бессмертных существ? Мгновение…
Он оставался в океане света и тишины неподвижный, раздавленный, словно насекомое на стекле под микроскопом. Он чувствовал их присутствие как столбы яростной, могучей силы, с беззвучным рёвом устремляющиеся в далёкую высь, их осуждающие, немного любопытные взгляды, хотя, возможно, его сознание просто предпочло наделить бесстрастных представителей Перворождённых привычными ему эмоциями. Пауза, растянутая во вневременности, по определению не может иметь физического измерения, и Тимо вяло размышлял над парадоксом времени ещё несколько бескрайних… столетий? Эпох? Секунд?
И вот, наконец, вновь зазвучал ангельский голос, пронизывая распятое на невидимых нитях тело Тимо хрустальными спицами, истязая невыносимой чистотой и красотой:
- Мы скорбим о потере каждого из нас. Для Вселенной, чьими возлюбленными Первыми детьми мы являемся, утрата звёздной души – невосполнимый ущерб, и, следуя по пути милосердия, Высокий Оол вынес своё решение. За многочисленные преступления, позорящие расу старлингов, за недопустимое и многократное злоупотребление силой, за унизительное уподобление смертным в их страстях и грехах Таймури Эн Лайни приговаривается к аннулированию личности. Эта процедура вернёт старлингу его первозданную чистоту и избавит от грязи низменных эмоций. Позволит вновь вернуться в общество Перворождённых возрождённой юностью. Славься, Высокий Оол!
Их взгляды были полны расплавленного в звёздном серебре равнодушия. Если бы мольбы о милосердии могли тронуть ледяные сердца, он унизился бы до мольбы.
Они выскребали его личность тщательно, словно излишне старательные повара, освобождающие черепную коробку от мозга, чтобы затем приготовить его каким-нибудь изощрённым способом. Он кричал в пустоту и беззвучие, бессильный помешать гуманным палачам потрошить своё сознание, методично уничтожать, словно компьютерные данные, воспоминания о жизни Тимо Лайтонена. Их прикосновения он ощущал как мерзкие щупальца, холодные, скользкие, перебирающие страницы его прошлого и стирающие всё написанное им за много веков существования.
Если бы мог, содрогнулся бы от отвращения.
И тогда он сделал единственно возможное – распахнул шлюзы своей души, стремясь утопить мучителей в потоке эмоций, когда-либо испытываемых им. Эмоций, чуждых старлингам настолько, что в первые мгновения замешательства они отшатнулись, подавленные его яростью, не понимающие и растерянные, а он насылал безудержные цунами гнева, разбивающиеся о безмолвные скалы их безразличия. Он бомбардировал их неприступные крепости воспоминаниями о любви, счастье, дружбе и ненависти, скорби и радости… Водовороты его страстей подхватывали их корабли и швыряли на камни, разбивая их уверенность в собственной непогрешимости. Он боролся, атакуя их на всех уровнях реальности, и, становясь могучими драконами с непробиваемой алмазной чешуёй, они попадали в губительный шторм, созданный им из собственного отчаяния, холодными всполохами молний вспарывающий сильные, совершенные тела. Стремительно уходя в облике механических, неуязвимых тварей в бесплодной пустыне, оставленной их ковшами, гусеницами бульдозеров на месте некогда цветущего сада, они попадали в его коварные ловушки, выполненные из несбывшихся надежд и мечтаний. С надсадным воем могучих турбин погружались в пучины океана, но он повышал давление в глубине, пока их стальные бока не начинали трещать и давать течь. В напрасной попытке подняться к поверхности они слышали его безумный смех и ударили в ответ сотнями атомных костров, выжигающих в пепел непокорную душу.
Зарево радиоактивных пожаров освещало его лицо, по-прежнему безупречно прекрасное, и, повинуясь его воле, приходил ветер с равнин и нёс дикое пламя его протеста по руинам памяти, воскрешая образы, живущие в сердце, таком упрямом и непокорном, и обращая их на бесстрастных палачей.
И в какой-то миг они дрогнули. Машина по очистке сознания впервые за бесконечность своего существования дала сбой. Всего лишь на секунду, но и этого хватило пленнику, чтобы утаить крохотный клочок своей личности, укрыв от жадных взглядов искусно созданным куполом, имитирующим пылающие обломки безумия. Шедевр маскировки, последнее творение гениального мастера. Маленький кусочек сердца, истекающего болью, в обмен на всё остальное. Так садовник прячет в землю семечко в надежде на то, что к весне оно даст росток.
Надежда – глупое чувство, неведомое старлингам, и они слепо прошли мимо, продолжая своё дело. Тимо уже не сопротивлялся, позволяя терзать и рвать сознание в клочья, угасающим взглядом провожая последний закат своего мира. Как он и думал – усталость от проделанной работы была воспринята старлингами как апатия и равнодушие, и в конце концов его оставили в покое, дав время смириться с пустотой и тишиной внутри себя.
+++
Тронный зал в Храме Ночи производил неизгладимое впечатление. Вереницы гигантских колонн из искусно обработанного обсидиана перемежались парящими в воздухе чашами с живым, трепещущим огнём, распространяющими тусклое свечение, впитываемое гранями столбов, покрытых странного вида письменами. Пол, по которому ступали представители делегации Перворождённых, представлял собою плиты, выполненные из прозрачнейшего стекла, и подземная река, величественно несущая свои тёмные, бурлящие воды внизу, прямо под ногами, притягивала любопытные взгляды. Один из послов даже приотстал от основной группы, состоящей из пяти старлингов, чтобы получше рассмотреть светящихся голубоватым светом рыб, чьи сильные, стремительные тела неслись сквозь поток. Ему даже показалось, что он смог различить сложный узор на чешуйчатых спинах подводных тварей.
Бордовые полотнища с символикой всех Тринадцати кланов и пяти Великих Родов грозно напоминали пришельцам о древней и прославленной летописи этого таинственного, мистического племени. Бесшумная смерть в темноте, Ночные охотники, Пьющие жизнь… за все века их существования люди наделяли их самыми разнообразными именами, что не мешало вампирам и дальше наслаждаться кровью смертных, впрочем, неукоснительно следуя правилам, установленным в самые тёмные века, на заре мира по имени Эргон.
Человек, сидевший на троне, не производил впечатления могущественного существа, по крайней мере, на первый взгляд. Это был невысокий, но стройный мужчина средних лет с изысканно белоснежно-белой кожей, чёрными, словно смоль, длинными волосами, заплетёнными в косу, перекинутую на грудь, затянутую в колет чёрного бархата, и поразительно живыми изумрудными глазами. Однако, несмотря на обманчиво простодушный вид, взгляд Айрона Марко Кальвина Сольвейг выдавал в нём опытного, умного игрока, на протяжении столетий обыгрывавшего своих конкурентов в борьбе за власть. В его лице с приятными чертами всё же угадывалась жестокость и ехидная ироничность, а ещё - усталость. Тонкие губы привычно сложились в лёгкую, едва насмешливую улыбку при виде пожаловавших гостей, но Владыка Эргона продолжал хранить ледяное молчание, предоставляя старлингам первыми начать переговоры.