Глава 4
Дверные щели пропускали свет.
За спину глянул, в стороны и вверх,
чтобы запомнить переход свой, но
кругом было по-прежнему черно,
и только впереди сквозь узенькие щели
цедился свет: там фонари горели,
там, — я подумал, — я увижу двор
и с фонарём, и с выставкою дров,
и с окнами, завешанными на ночь.
Я в дверь ногой ударил… Было рано.
Часа, должно быть, два, и то от силы.
Моя жена, должно быть, погасила
двойное бра и, лёжа на спине,
тревожится, должно быть, обо мне.
На босу ногу в шлёпанцах сосед
прошёл по коридору: гасит свет,
к себе вернулся, быстро запер дверь,
должно быть, лёг сейчас и смотрит вверх.
По потолку скользят лучи от фар,
ещё смотри — шевелится фонарь
над баррикадой выставленных дров,
что в переулках проходных дворов.
Плодят ручьи разбухшие сугробы.
Под одеялом, чтобы лечь удобней,
два тела изгибаются, скользят.
Потом всё тихо — за стеною спят.
Голоса:
— Ты засыпаешь?
— Нет! Который час?
— Должно быть, три. У твоего плеча,
как в лодке.
— На стене…
И на стене —
безлистый сад.
Прогуливая тень,
идёт любовник, разветвляя куст
своих теней. Потрескиванье. Хруст.
В постели упражняется фантаст:
за чью-то жизнь всего себя отдаст.
Ночь — воскресенье мыслей и добра.
Пусты все магазины до утра.
Снег освещает церковь, тихий сквер,
его ограду…
Я ударил в дверь
и выскочил на улицу, как вор,
но увидал: не дом жилой, не двор,
не площадь и не рынок, не завод,
не пригород в лесничестве, не род
воображенья: горы ли, Эдем,
не царство теней и не летний день,
не эшафоты, даже не шабаш
весёлых ведьм — я увидал пейзаж:
кольцо трамвая, мост через канал,
пустырь, репейник, за спиной — стена,
стена без окон, на которой сад
юродствовал. Был ровен снегопад.
Ни встречного, ни окон, ни дворов.
Всё тот же снег, но без моих следов.
И фонари по-прежнему стучат.
Всё тот же сад, прижатый к кирпичам.
Всё тот же вид: булыжник и канал.
И за спиной, и по бокам — стена,
которую насквозь прошёл затем,
чтоб снова опознать себя и тень
в пустом саду, бесплотном и пустом.
Одна стена, одна стена — не дом.
И дверь в стене, ведущая в тиши
к такому же пейзажу — вид души:
кольцо трамвая, мост через канал,
пустырь, репейник и затем — стена,
стена без окон, на которой сад
всплывает вверх. Я слепо, наугад
бежать пустился, обгоняя тени,
как будто вверх по каменным ступеням.
Часть 2
Гонимый кем, почём я знаю?
Глава 1
За мной тянулся гнусный скрип дверей,
горела треть трефовых фонарей.
С Невы дул ветер и позёмку гнал.
Льдом не закрытый, морщился канал.
К лицу был небу исполин-собор,
по композиции похожий на костёр.
И я, согнувшись будто от удара,
спешил к нему по зимним тротуарам,
но, не дойдя, вдруг повернул назад:
я сызнова решил увидеть сад,
распластанный на кирпиче стены,
и тот пейзаж — создание спины,
но путь к нему был мною же запутан.
Исчезли звёзды. Начиналось утро.
В прошедшем веке задували свечи.
И, как трава, проросшая из трещин,
тянулись липы берегом канала,
и шёл вдоль них, как ночь назад, сначала,
следя щитки над арками домов.
Стонали кошки, из глубин дворов
ужасным фырканьем предупреждая встречу.
В прошедшем веке чуть дымились свечи.
Тянулись вдоль воды жилые зданья.
Я был облеплен ими сбоку, сзади,
и будто бы тащил их не спеша,
с таким трудом давался каждый шаг.
Канал петлял, и вот уже — кусты,
и где-то рядом должен быть пустырь.
Вот переулки наподобье трещин.
В прошедшем веке — всё головки женщин
вдоль длинных строф и автор с чубуком.
И вот пейзаж, почти уже знаком!
Навстречу мне прохожий, столь нечастый,
бессонный юноша, потерянный, несчастный.
Второго не было, второй нашёл ночлег.
Я шёл вперёд, продавливая снег,
всё было бело, наст ещё был твёрд.
Я оглянулся, увидал — забор,
кольцо трамвая, мост через канал,
пустырь, репейник — сразу же узнал
я этот вид, пейзаж своей души,
всё было тихо, будто оглушил
меня пустырь, — но не были видны
ни тени сада, ни простор стены…