<tab>13.18 — он перенёс её в комнату со шторами.
<tab>13.25 — он оделся и пошёл куда-то, но без сумки с инструментами.
<tab>14.15 — он вернулся с пакетом из магазина. Пакет поставил на диван.
<tab>14.20 — он выкладывает из шкафа на диван вещи.
<tab> Дано: коробки, руль, туда-сюда, женщина в соседнем подъезде расстроена, вещи из шкафа.
<tab>Вывод: уезжают».</i>
<tab>Нифига себе хронометраж! Я взял бинокль и осторожно выглянул из-за шторы. В противоположном окне я увидел, как мужчина стоит около шкафа, в руках что-то держит. Потом он перешёл в спальню к Еве. Вынес оттуда большой мешок. Исчез на кухне.
<tab> Неслучайно Марек начал записывать его передвижения по минутам: фотоаппарат разрядился, а как ещё передать суету и даже панику? Сейчас я это видел, обычно Тимофей медлительный, уверенный, сильный, самодостаточный. Однако сегодня он дёргается, двигается быстро, порывисто. Божена права: мой вчерашний метод вспугнул Тимофея. Она вообще предположила, что «наш муж» что-то знает об истории Райнеров, поэтому растерялся и не послал меня подальше по телефону. Естественно, я высказался за менее фантастическое объяснение: он просто скрывается от полиции.
<tab>Божена вчера много чего говорила. И когда отпаивала меня и своего малахольного сына мерзкими лекарствами, и когда вновь провожала меня. Она сказала, что её очень удивляют наши с Мареком отношения и то, что он вдруг заинтересовался жизнью вне своей комнаты.
<tab>— …обычно его раздражает всё, что вмешивается во внутренний мир. Даже когда мы ссорились с его отцом и тот поднял на меня руку, Марек даже не заплакал. А тут… Я много думала обо всей этой истории. Из того, что вы рассказываете, из его сочинений не следует на самом деле никакого криминала. Даже фотографии… да — эта девушка несчастна, да — она не любит Тимофея, да — был факт, как он её ударил. Но! Любовь — это непозволительная роскошь в мире инвалидов, неспособность и одиночество никого не смогут осчастливить, а то, что он ударил… Может, он сорвался? И обидное её слово стало той каплей, что переполнила чашу терпения…
<tab>— А как же крики этой девушки? Соседка говорила, что она постоянно кричит, когда его нет!
<tab>— Но ведь он всё объяснил!
<tab>— В том-то и дело, что он!
<tab>— Не торопитесь, Михаил. Чужая жизнь — потёмки. Вы же знаете. Вы литературу преподаёте!
<tab>— Как раз литература и учит ориентироваться в этих потёмках, — улыбнулся я. — Писатели препарируют героя, вскрывают его сущность и иголочками — к картонке, как экземпляр на всеобщее обозрение, ахание и глубокомысленное осуждение.
<tab>— Вы знаете, — пропустила она мою аллегорию, — возможно, Марек видел что-то более страшное. Просто он не может нам это рассказать. В любом случае нужно поговорить с этой Евой…
<tab>И вот сегодня я вновь рядом с Мареком, как приговорённый, следую его чутью, занимаюсь тем, что ещё месяц назад казалось мне постыдным и отвратительным — подсматриваю. Надо развязывать этот узел. Если Тимофей и Ева сейчас уедут (что само по себе выглядит крайне подозрительным, учитывая вчерашний разговор), то я буду изнывать от болезненных упрёков совести. Вдруг должен был помочь и не помог? Я не смогу простить себя… хотя бы за то, что не взглянул Еве в глаза. Нужно что-то предпринять. Прямо сейчас. Мне вдруг стало ясно, что сегодня тот день в моей жизни, который может искупить все эти жуткие сны и незрячие ночи, хоть что-то определить в моей жизни. Нужно увидеть Еву. Я смогу разглядеть в её глазах безумие, если его породила болезнь, я смогу различить отчаяние, если оно исходит от близости к ней этого неприятного мне человека. Который не курит. Люди, которые не курят, всегда вызывали у меня подозрение.
<tab>Надо только увидеть её глаза. И сразу будет понятно, напрасны ли подозрения. Но вряд ли Тимофей пустит меня на порог. С какой стати? «Здрасте, я хочу посмотреть Еве в глаза»?
<tab>Решение вдруг вплывает в сознании в виде комического образа донны Розы из достопамятной советской комедии.
<tab>— Марек! Проведи меня в комнату своей мамы! Я решил, что нужно пробраться-таки в эту злополучную квартиру и поговорить с Евой.
<tab>Марек, как и следовало ожидать, не шелохнулся, и я отправился в третью комнату в одиночестве. Безусловно, чувствовал себя возомнившим бог весть что статистом великих комбинаторов. В комнате у Божены темно и душно. Я решительно распахнул шторы, запуская любопытное старческое солнце. Не прибрано. На трюмо в беспорядке флаконы, тубы и бутылочки непостижимой косметики. Одеяло горбится звериным комом, створки шкафа-купе открыты, с одной из полок свисают женские колготки. Неудивительно, что Марек сюда ни ногой. Я отогнал вредные мысли о собственном неблагородстве, вспомнил о Еве и решительно стал перебирать вешалки на штанге, отбраковывая то из одежды хозяйки этого будуара, что мне ни по каким статьям не подходило.
<tab>Выбрал трикотажное платье чёрного цвета с красным ромбом на груди. Оно не обтягивающее, а шаловливо-трапецией, да и вырез на горловине приличный, без глубинных взглядов. Скинул с себя пиджак, галстук, рубашку и поверх майки напялил платье. Н-да… Груди не хватает, тем более тут для неё есть место. Похрен! Я же не для соблазнения это надеваю! Снимаю брюки и вытягиваю с полки те самые колготки телесного цвета. Гадство, они пахнут женским телом и духами… Наверное, духами. Божена полнее меня, поэтому колготки должны налезть. Волосы на икрах завернулись ошалевшими вихрями. Красота…
<tab>Как и ожидалось, на подоконнике нашёл парики: медно-рыжий кудрявый, чёрный с блёстками, белый с короткими волосами. Померил рыжий. Смешно. Обнаружил на трюмо тональный крем, выровнял тон кожи так, чтобы было видно то, что накрашен, и чтобы скрыть мужскую возможную колючесть. Намазал губы розовым цветом. Противно, как будто измазался в конфете и не можешь её слизать. Самое сложное — ресницы: заехал в глаз и измазал кожу под веком, пришлось стирать пальцем и покрывать защитным слоем тоналки. Не красавица, конечно… Брови выдают неженский подход к внешности. Подбиваю погуще чёлку на лоб. Пшикаю обильно на шею сладкими духами из увесистого кубического флакона с золотистой «шапкой».
<tab>Самое сложное — обувь. То, что нашёл, на три размера меньше моего, при всём желании не напялю.
<tab>— Марек, покажи, какая есть у тебя обувь! — кричу я на весь коридор и, не дожидаясь его появления, начинаю открывать-закрывать какие-то шкафы… Мальчишка в конце концов вышел из комнаты и, абсолютно не удивившись моему виду, направился мимо меня к низкому шкафчику у входной двери. Открыл его. Там и стояла его обувь. Чёрт, ничего не подходило! Кроссовки, ботинки, туфли, ещё ботинки, сланцы для душа, сандалии. Из глубины вытащил серебристые дутыши. Слава современному унисексу! Размер меньше моего, но меньше всего на одну цифру. Втиснул ноги. Как-нибудь дойду до нужной квартиры, а там постараюсь снять!
<tab>Тут же на вешалке обнаружил плащ, а на штанге с колец свисали разноцветные платки и шарфы. Вот и прикрою своё вопиющее безгрудие. Я выбрал широкий шарф тонкой шерсти — ярко-красный, градиентно переходящий в бурый. Обмотал небрежным хомутом шею, спрятав кадык, спустил тёмные концы на грудь. Порядок! Из зеркала на меня смотрела рыжая блядь, только растерянный взгляд выдавал неблядские намерения. Рядом с зеркалом стоял Марек, он уставился на мои руки. Да, ладони широкие, пальцы короткие и без маникюра. Но тут уж ничего не поделаешь! Не подкрасишь и не пострижёшь. Однако фотореализма не требуется, лишь бы проникнуть в ту квартиру под видом тётки и взглянуть на Еву. Разведка-то не долговременная!
<tab>— Марек, я попробую выяснить, что там происходит. А ты следи — я буду чувствовать себя увереннее, зная, что ты у окна. И ещё, было бы неплохо, если бы ты, как только я окажусь в квартире, выбрал момент и позвонил этому Тимофею по телефону. Ничего не нужно говорить, просто позвони, чтобы он отвлёкся. Помолчи в трубку, как ты это умеешь… Но если не сможешь, то… не сможешь, я пойму.