Сочинения 1819

Безмерно счастлив я, что встретился с тобою!
Быть может, я теперь не так гоним судьбою?
Столь милостиво здесь она столкнула нас,
Что, мнится, гнев ее теперь чуть-чуть угас.

Эти чувства жили в его сердце; они объясняются эпохой, в которую он умер. Мог ли он сожалеть о будущем? Он считал потерянным для Франции дело добродетели и свободы.

Так погиб этот юный лебедь, задушенный кровавой рукой революций. Счастливый от сознания того, что его кумирами были только правда, родина и Музы, он, говорят, идя на казнь, радовался своей участи; я верю в это. Так прекрасно умереть молодым! Так прекрасно стать безвинной жертвой своих врагов и вернуть судящему нас Богу жизнь, еще полную иллюзий!

Париж, 14 августа 1819 г.

А. де Латуш

ЗАМЫСЕЛ ПОЭМА

Audendum est.[76]

Сын славный Минция,[77] тебе я шлю привет!
Ты покорил народ, весь покоривший свет.[78]
И вас приветствую, с гармонией сродненных,
Под небом Аттики, Ионии рожденных,
Где были мира дни, утехи, красота,
Свобода и закон, и нравов простота,
И звонких, сладостных исполненный созвучий,
Прекраснейший язык, и нежный, и могучий!
Тем лаврам не увять, что украшают вас,
10 Путями многими прошли вы в первый раз.
Где вами первые воздвигнуты колонны,
Храм воссиял искусств, в величье облаченный.
Питомцы ваши мы и слабы, но да впрок
Нам будет ныне ваш внушительный урок.
Коль верными хотим мы быть учениками,
Колонны новые должны воздвигнуть сами.
Но подражатель-раб живет едва ли день:
Ночь надвигается, и исчезает тень.
Лишь подлинным творцам бессмертие—награда.
20 Мы видим издавна, как Темзы гордой чада[79]
От рабских удалить спешат свои пути.
Желая большего, вас ныне превзойти
Дерзнем[80] — и вычерплем источник вашей славы,
Неисчерпаемый, гремящий, величавый.
Но только творчество — не исступленья бред,[81]
Где смыслу, разуму и правде места нет,
Не странное частей несходных единенье
В лишенном стройности, чудовищном творенье,
В котором стаи рыб несутся к облакам,
30 Морская глубина дает приют орлам,
И грива львиная угрюмо вырастает
У нимфы на челе, что красотой блистает.
Виденья тяжкие, чреда мятежных снов!
Причуды дикие болезненных умов!
Сии несвязные, безумные мечтанья
В горячке рождены, не гения созданья.
То Ариман и Орм[82] ведут суровый бой,
Смешавшись, жизнь и смерть враждуют меж собой,
И в схватке с ночью — день, суть — с формой непреклонной,
40 Не ведом им союз. А разум просветленный
Гармонию и свет в сем хаосе творит,
Стихии чуждые любовью единит,
Друг к другу их влечет и, не смешав нимало,
Ведет к согласию враждебные начала.
В искусстве только тот воистину творец,
Кто чувства выразить умеет всех сердец,[83]
Кто скрытые в тени предметы освещает[84]
И сокровенной их красой нас восхищает,
Кто много отыскать нежданных, прочных уз
50 Умеет у вещей[85] и их свершить союз.
И, словно было б то ее произведенье,
Приемлет новое природа-мать творенье.[86]
Так кисть чудесная повсюду красоты
Стремится уловить отдельные черты,
Их в облике одном сливая воедино
И высшей красоты нас радуя картиной.[87]
У греков жанры все природа создала
И тонкую черту меж ними провела,
И каждому из них строжайше повелела
60 Вовеки своего не преступать предела.
Пиндар, взяв тон Маро,[88] строфою шутовской
Не стал бы искажать высокий лиры строй.
Пермесских рукавов, в течении широком
Поивших Грецию беспримесным потоком,
Забыто множество, увы! и до сих пор
Как будто помрачен мимоплывущих взор.[89]
Когда от немоты в блистательном Версале
Людовик и Кольбер[90] искусства разрешали,
Тогда Эсхил, Софокл[91] среди учеников
70 Не подражателей узрели, а творцов,[92]
И те бессмертные явили исполины
Во Франции театр, что потрясал Афины.
До слез волнующим подобен мастерам,
Великих бедствия Вольтер рисует нам.[93]
И гениям иным там, где одни каменья,
Обломки, терния и праха наслоенья
Остались, удалось все ж отыскать следы