Сочинения 1819

Покажет Эпидавр[122] нам скакунов лихих.
Сплетают им венки Немея и Элида;[123]
Услышим, как толпа при звуках Еврипида[124]
В безумии святом на сотни голосов
Поет: ”Амур-тиран и смертных и богов!”
Дарованное нам блаженство слуха, зренья,
180 Вернувшись, претворим в бессмертные творенья.
Нектар с античных роз в мед песен превратим
И древних красками наш образ воплотим.[125]
От древних светочей возжечь посмеем пламя,
Мысль нашу облечем античными стихами.[126]
Но те лишь вымыслы нас радуют вполне,[127]
Что Геликон[128] рождал, быть может, скажут мне.
Но мифы, божества и небыли чудные,
Созданья гордых Муз, одни для Муз родные;
А наши истины, плоды прилежных дум,
190 Безрадостны на вид и угнетают ум.
Им веришь нехотя, они суровы, странны,
Бедней, чем древности блестящие обманы.
Вот то, о чем твердят и в прозе, и в стихах,
В словах к читателю, в объемистых трудах.
Но не природы ли, скажите, отраженье
И не дитя ль ее бессмертное творенье?
И мироздания ужель извечный строй
И лад незыблемый, светил подвижных рой,
Вся эта истина великая природы
200 Ничтожнее, чем то, что в древности народы,
Измыслив мастерски, природой нарекли
И так блистательно в движенье привели?
Но наши истины сокрыты, как святыни,
И темный их язык для многих чужд поныне.
Народ не знает их. Так вот что лишний раз
О, Музы, подстрекнуть должно, конечно, нас!
Поэзия могла б стяжать венец преславный,
Те тайны преложив на свой язык державный.
Царицы этой власть не ведает конца,
210 И звучный глас ее чарует все сердца.
Нам новую красу она являет смело:
Восторженным хвалам не будет ведь предела.
Коль новые она предметы воспоет,
Те песни вслед за ней подхватит весь народ,
И, прежде скрытое густыми облаками,
В одно мгновение освещено лучами.
А скованных умов ей жалоба смешна,
Что слов и мыслей, мол, вся в прошлом новизна.[129]
В цветах и с лирою, беспечна и прелестна,
220 Дань восхищения сбирая повсеместно,
В пустыню, юная, она идет и там
Сокровища найдет, неведомые нам.
Коль взор ее на куст запахнувший слетает,
Тот радостно дрожит и розой расцветает.
Но с небрежением ее минует взор
Цветы увядшие, чей красочный убор
Касанья многих рук успели обесцветить.
Еще возможно ей, волшебнице, приметить
Цветы, поникшие под грубою рукой,
230 Их нежно воскресить и унести с собой.
Ей ведомы одной восторги золотые,[130]
Умов пылающих фантазии живые,
Мечты мгновенные, которыми богат
Воображенья мир — видений милых ряд.
Их сокровенный свет вовеки приземленным
Не явится умам[131] со взором помраченным.
Она одна словес прозрачной пеленой
Сих призраков облечь умеет быстрый рой.
Так жидким золотом с высоких финских сосен
240 Янтарь, дитя небес, стекает, светоносен,
И мошку в воздухе порою застает
И в глубь морскую с ней тогда стремит полет.
Суровой Балтики омытые волнами,
Усеятся брега бесценными слезами,[132]
Где Висла, завершив свой величавый путь,
И Неман среди волн морских спешат уснуть.
Искусству послужить должна краса такая —
Гробница из смолы, где мошка, как живая.[133]
В прозрачном золоте ее как прежде вид:
250 Вот-вот пробудится и снова полетит.
Кто б ни был ты, поэт, решайся ныне смело,
Трудись и заверши победы славной дело.
Довольно ли тебе свидетельств наконец?
Трудись. Красноречив великий образец.
Ты нам пример подай, чтоб мы решились тоже.
Коль одиночество тебе всего дороже,
Коль пред твореньями великих вновь и вновь
Ты трепетом объят,[134] твоя пылает кровь,
Коль строки их в тебе рождают вдохновенье
260 И пламенный восторг, и к творчеству стремленье,
Трудись, чтоб новые богатства показать,
Что нашим критикам по нраву отвергать.
Умолкнет ропот их и давний, и неправый,
Когда сияние невиданное славы
Зажжется над челом пылающим твоим.
Красой блистающий холодным, неживым
Толпе бесчувственной паросский мрамор[135] мнится.
А мастера резец в нем прозревает лица,
В изгибах тайных жизнь, движение следит.
270 Весь олимпийский сонм в том мраморе сокрыт.
Венеры красота в нем высшая таится,
И мышцы напряглись, по жилам кровь струится,
Змеящимся; крепки Геракла рамена,
Держащие легко Атланта бремена.[136]

122

Эпидавр — греческий город в Арголиде, на востоке Пелопоннеса, славившийся своими скакунами.

123

Немея — Долина в Арголиде. В 6 в. до н.э. были учреждены Немейские игры, во время которых проводились атлетические и конные состязания; Элида — город на северо-западе Пелопоннеса, к которому с 6 в. до н.э. перешла организация Олимпийских игр.

124

Услышим, как толпа при звуках Еврипида”... Поет: “Амур—тиран и смертных и богов!” — Еврипид (485/484 или 480—406 до н.э.) — древнегреческий трагедиограф. Лукиан в начале сатиры “Как следует писать историю” рассказывает, что в 4 в. до н.э. в г. Абдеры во время летней жары народ был так возбужден зрелищем трагедии Еврипида “Андромеда”, что, выйдя из театра и в течение всего времени, пока длилась жара, выкрикивал и распевал этот стих из монолога Персея. Этот пример приводит и Ж.-Б. Дюбо в книге “Критические размышления о поэзии и живописи” (1719), часть I, гл. 3.

125

И древних красками наш образ воплотим. — Ср. Вольтер. Опыт об эпической поэзии: “Надо живописать правдивыми красками, как древние, но не надо изображать то же, что они” (Voltaire. Œuvres complètes. P., 1876. T. 2. P. 356).

126

Мысль нашу облечем античными стихами. — Эта строка, в которой принято усматривать квинтэссенцию поэтической программы Шенье, записана им на одном из немногих сохранившихся подготовительных набросков к поэме (См.: GW. Р. 879) и датируется декабрем 1787 г. Ср. “Послание о моих произведениях” (наст. изд. Послание II).

127

Но те лишь вымыслы нас радуют вполне... — Буало писал в III песни “Поэтического искусства” об эпической поэме: “На мифе зиждется и вымыслом живет”, а об изображаемых в ней мифологических героях: “Без этих вымыслов поэзия мертва” (пер. Э.Л. Линецкой).

128

Геликон — горный массив в Центральной Греции, местопребывание муз.

129

...скованных умов ей жалоба смешна // Что слов и мыслей, мол, вся в прошлом новизна. — Ж. де Лабрюйер (1645—1698) утверждал в начальных строках своего сочинения “Характеры. или нравы нынешнего века” (эти строки впервые появились в 5 изд. в 1690 г.): “Все давно сказано, и мы опоздали родиться, ибо уже семь тысяч лет на земле живут и мыслят люди” (пер. Ю. Корнеева и Э. Линецкой).

130

Ей ведомы одной восторги золотые... — Весь этот панегирик “пылающим умам” — полная противоположность рассудочным упрекам, адресованным в начале поэмы “несвязным, безумным творениям”, рожденным “в горячке”.

131

Их сокровенный свет вовеки приземленным // Не явится умам... — В этих строках намечается романтическое противопоставление “избранных” и “непосвященных” (см. также ниже о “паросском мраморе”).

132

Усеятся брега бесценными слезами... — По древнегреческому преданию, дочери бога солнца Гелиоса, скорбя по своему брату Фаэтону, превратились в тополя, а их слезы — в янтарь (См. Овидий. Метаморфозы. И, 584 и далее).

133

Гробница из смолы, где мошка, как живая... — Миниатюра в духе искусства рококо с его любовью к изображению насекомых, бабочек, птиц.

134

Коль пред твореньями великих вновь и вновь // Ты трепетом объят... — Ср. Гораций. Наука Поэзии, 269—270: “Образцы нам творения греков. // Ночью и днем листайте вы их неустанной рукой” (пер. М. Гаспарова). О том же писали Дю Белле в “Защите и прославлении французского языка” (Кн. II. Гл. 3), Буало во II песни “Поэтического искусства”.

135

паросский мрамор — знаменитый своей белизной мрамор, добывавшийся на о-ве Парос в Эгейском море.

136

...Атланта бремена — небесный свод. Титан Атлант хитростью взвалил его ношу на плечи Геракла.