— Вы начинаете мне немного верить? — спросил он, разбавляя виски водой из сифона.
— Разве я говорил, что не верю?
— Не говорили. — Гатмэн прыснул. — Но выражение вашего лица было красноречивее всяких слов. — Он сел, отхлебнул изрядный глоток и утер губы белым платком.
— Потом, сэр, чтобы обезопаситься, Харилаос вновь покрыл сокола эмалью, — полагаю, в таком виде птица и ждет нового своего обладателя, ибо ровно через три месяца после того, как он рассказал об этом мне, я прочел в лондонской «Таймс», что дом греческого дельца ограбили, а его самого убили. На следующий день я уже примчался в Париж. Увы, сокол исчез! Я был вне себя от горя, так как еще хранил уверенность, что больше никто не посвящен в эту тайну. Но меня несколько утешило, что украдено было очень много и что вор, должно быть, просто прихватил птицу вместе с остальной добычей. Знай он, что попало ему в руки, он бы с презрением отбросил остальное барахло. — Толстяк самодовольно ухмыльнулся и прикрыл глаза. Затем снова открыл их и продолжал: — Эго было семнадцать лет назад. Да, сэр, мне потребовалось семнадцать лет, чтобы снова найти сокола, — и я его нашел! Он достанется мне по заслугам. — Толстяк остановился, залпом осушил бокал и утерся платком. — Я напал на след сокола в Турции и узнал, что он находится в доме русского эмигранта, некого генерала Кемидова, в предместье Константинополя. Генерал ничего не подозревал, черная эмалированная фигурка для него ровным счетом ничего не значила, но из какого-то тупого упрямства он отказался продать ее. Я стал опасаться, что старому ослу взбредет в голову узнать, что скрывается под эмалью, и заслал к нему своих людей. Они выкрали фигурку, но я остался ни с чем. — Он поднялся и подошел к столу с пустым бокалом. — Ваш бокал, сэр.
— Значит, птичка принадлежит генералу Кемидову? — рассудил Спейд.
— С таким же основанием она принадлежит королю Испании, — парировал толстяк. — Нет, сэр, законный владелец птицы — тот, в чьих руках она находится.
— Выходит, сейчас законный владелец — мисс О'Шонесси?
— Нет, сэр, она — мой агент.
— Вот как, — иронически сказал Спейд.
— Кстати, вы и вправду уверены, что птица у нее? — поинтересовался Гатмэн, делая наивное лицо.
— Да.
— Где?
— Точно не знаю.
Толстяк с грохотом опустил бутылку виски на стол.
— Вы же сказали, что знаете! — запротестовал он. Спейд небрежно махнул рукой.
— Я имел в виду, что знаю, где ее искать, когда придет время. Розовые складки на пухлом лице Гатмэна немного разгладились.
— Вы и впрямь знаете?
— Да.
— Так где же?
— Предоставьте это мне, — сказал Спейд с ухмылкой.
Толстяк поджал губы и что-то невнятно пробурчал себе под нос.
— Мистер Спейд, а где сейчас мисс О’Шонесси?
— У меня в руках, в надежном месте.
— Верю вам на слово, сэр. — Гатмэн одобрительно улыбнулся. — Теперь, сэр, прежде чем обсудить с вами условия сделки, скажите, когда вы достанете сокола?
— Через пару дней.
— Это подходит, — кивнул толстяк. — Мы… извините, я забыл… — Он смешал виски с содовой и протянул Спейду бокал. — За честную сделку и выгодные барыши, сэр!
— Прекрасный тост, — согласился Спейд, делая большой глоток. — Кстати, каково ваше представление о честной сделке? — поинтересовался он.
— Я готов сделать два предложения, сэр, и каждое из них справедливо. Выбор за вами. Первое — я даю вам двадцать пять тысяч долларов, как только получу сокола, и двадцать пять тысяч, когда приеду в Нью-Йорк. Или же — вы получаете двадцать пять процентов от продажной цены. Решайте, сэр, пятьдесят тысяч практически немедленно или неизмеримо бóльшая сумма через пару месяцев.
Спейд отпил виски и спросил:
— Насколько бóльшая?
Толстяк причмокнул, пожевал губами и понизил голос до шепота:
— Кто знает. Может, на сто тысяч, а то и на четверть миллиона. Вы поверите, если я скажу — полмиллиона?
Спейд прищурил глаза.
— Выходит, эта штучка тянет по меньшей мере на два миллиона… Черт побери — неплохие деньжата!
— Неплохие, — согласился толстяк и покровительственно похлопал Спейда по колену. — И это, безусловно, минимальная стоимость, или Харилаос Константинидис был круглым идиотом, что исключено.
Спейд поставил бокал на стол. В глазах его внезапно помутнело. Он взял в рот сигару, вынул ее и, посмотрев с отвращением, положил в пепельницу. Пелена перед глазами сгущалась.
— Минимальная стоимость, говорите, — пробормотал он, с трудом ворочая неслушающимся языком. — А какова же максимальная? — Слова звучали неразборчиво, и в горле пересохло.