Потом Филипп напускает на себя строгий вид. Он хочет поговорить, в этом доме назрела проблема. И Шинар не отмахивается от него, как отмахнулась бы от меня, а чинно садится и делается серьезной.
Первым делом Филипп заявляет, что Шинар просто обязана выйти за меня замуж. Если уж не из желания как-то упрочить свое положение, то ради блага еще не рожденного малыша.
— Пойми, Шинар, теперь ты в ответе не только за себя, но и за того, кому даешь жизнь. Сама понимаешь, в одиночку тебе в этой стране ребенка не вырастить, а ни один афганский мужчина никогда не возьмет в дом жену с македонским отродьем. Здесь у мальца нет будущего, зато Македония предоставит ему все права. Там твоему сыну — или дочурке, если ты вдруг разродишься девчушкой, — ничего не придется стыдиться. Дети героев у нас, как правило, окружены всеобщим вниманием, да и растут они среди сверстников, чьи матери собраны со всех концов мира.
Он видит печаль на лице Шинар и продолжает:
— Девочка, милая, я знаю: ты считаешь, что Небеса от тебя отвернулись. Может, оно так и было, не знаю, но в наше время все быстро меняется. Да и мне что-то не верится в этакую суровость. Вышние силы все-таки не безжалостны, несчастья, обрушившиеся на вашу страну, должны тронуть их. Свидетельство тому вызревает в твоем чреве. Твои вины, если таковые имелись, уже искуплены твоими страданиями. Бог протягивает тебе руку, Шинар, так прими же ее с благодарностью и без сомнений. Ибо есть ли кощунство большее, чем неверие в милосердие Неба?
50
Свадьбу Александра с Роксаной, как уже говорилось, намечено провести в городе Бактра, в неприступной крепости на горе Бал Тегриб. Народное празднество по персидскому обыкновению пройдет под открытым небом. Все македонские полководцы и старшие командиры, а также добрая половина афганских царьков, князьков и вождей соберутся отметить это событие во дворце Кох-и-Ваз, резиденции военачальника Хорина.
Флаг собирается уйти в отставку, вернуться домой. С учетом денежных поощрений, всяких накруток, доли в добыче и наградных, полагающихся за трех Львов, двух Серебряных и одного Золотого, ему причитается сумма в двадцать два одинарных годовых жалованья. Он несметно богат.
Я тоже составляю заявку на увольнение. Мне отвалят шесть годовых выплат. Нищим не назовешь и меня.
Четырнадцать сотен маков, нежно поглядывая на своих туземных избранниц, произнесут слова брачной клятвы одновременно с монаршей четой. По слухам, больше половины из этих пар решили остаться в Афганистане. Парням обещаны хорошие должности в гарнизонах афганских Александрий. Начиная, кстати говоря, с Дальней, которая на Яксарте. Кое-кому из счастливчиков светят Артакоана, Кандагар, Газни и Кабул. Зато каждый солдат-поселенец может рассчитывать на неплохую усадебку, а командиры — и на поместья.
— Придурки безмозглые, — бормочет Флаг. — Теперь Македонии им нипочем не видать.
Нет уж, мы с ним не такие глупцы. Посмотреть мир, заработать деньжат — это одно, но будущее ждет нас дома. Назад мы и не оглянемся.
Правда, хозяйствовать на земле Флаг не хочет. Душа не лежит, а к охоте — лежит. Милое дело — прихватить с собой пару сынишек и гоняться с ними за дичью в холмах. Ну а еще лучше — разводить лошадей.
— Вы с Шинар будете наезжать ко мне каждым летом. И уж конечно, ты станешь уговаривать меня распахать пару-тройку полянок, но, клянусь Зевсом, я на то не пойду. Поэтому, парень, даже не трать зря время.
Я вполне серьезно спрашиваю у него, не жалко ли ему расставаться со службой.
— Имел я в задницу эту службу, — отвечает Флаг. — Кому она, на хрен, нужна?
Девятнадцатого артемисия Шинар рожает крепкого, здорового мальчика. Мы, как и решено, называем его Илией. Весит он ровно столько же, сколько мой щит пелта (около семи мин), и как раз помещается в его кожаной чаше. Когда я его купаю, он брыкается и вопит, словно форменный новобранец. У него десять пальчиков на ручонках и ровно столько же на ножонках, а под животиком помещается маленькая розовая штуковина, из которой порой бьет чудесный фонтан. Кажется, мы с Шинар малость сдвинулись на своем первенце и уже, видимо, в прежнее состояние не вернемся. Кстати, волосы у него черные, как и у нас. И похож он тоже на обоих нас разом.
Появление этого маленького сверчка перевернуло всю нашу жизнь. Начать с того, что от моего прежнего отношения к смерти не осталось и духу. Выживать и всемерно беречь свою собственную персону — вот что вдруг сделалось для меня самым главным, ибо только живой я могу быть полезен для этого малыша.