За несколько дней до всей этой кутерьмы происходит еще кое-что. Открывается обелиск в память о павших греках и македонцах. Церемония проходит на рассвете. На камне высечены шесть тысяч и девять сотен имен. Все перечислены — Илия, Лука, Толло. По этому поводу Стефан сложил прощальную песнь.
Потом устраиваются поминальные игры, поглазеть на которые собираются толпы людей. Да и от охотников показать себя нет отбою. Настроение торжественное, но не печальное, а приподнятое. Строители и землекопы сооружают ипподром с дорожкой в четыре стадии между поворотными пунктами. Первоначально предполагается, что состязаться там будут только греки и македонцы во избежание всплеска возможного недовольства со стороны афганских старейшин. Участие своих соплеменников в скачках они могут расценить как недопустимое по здешним понятиям почитание павших врагов. Однако игры проводятся в непосредственной близости от становищ, где группируется не подыскавший себе приюта в городе люд из Бактрии и Согдианы. Среди этих туземцев немало превосходных наездников, которые так и рвутся продемонстрировать свое мастерство, — как же им отказать? В итоге к скачкам допускаются все. Я тоже решаю малость размяться на своей Снежинке, и, кстати, небезуспешно. Один заезд мы выигрываем, во втором приходим третьими, но в конце концов моя вымотанная походной жизнью кобылка сдает, и мы с ней, отказавшись от дальнейшей борьбы, присоединяемся к зрителям.
Стоя с Флагом в очереди к палатке, где принимают ставки, я примечаю знакомую белую бороденку (по-афгански — спингар). Это Аш, тот самый погонщик мулов из Кандагара, который нашел нам женщин-носильщиц для перехода через Гиндукуш.
Я толкаю старого хрыча в бок.
— Клянусь Зевсом, а я, дурень, думал, что всех воров и разбойников засадили в темницы.
Он ухмыляется, скаля редкие зубы.
— Видно, не всех, если ты на свободе.
Мы обнимаемся, как родные. Без шуток. Похоже, правда, что давних врагов объединяет особая близость, перерастающая с годами в приязнь.
— Аш, что тебя сюда привело?
— Мулы, что же еще?
Мы находим местечко потише, чтобы без помех поболтать.
— На сей раз ты, надеюсь, без женщин? — спрашиваю я.
Старик воздевает ладони к небесам.
Флаг рассказывает ему обо мне и Шинар.
— Неужели это все правда? Не верю!
Чтобы заставить Аша поверить, мне приходится призвать в свидетели Небо! Он трясет бороденкой, пытаясь вспомнить Шинар.
— Которая же это девонька, а?
— Да та, какую ты колотил пуще прочих. Которую я потом выкупил у тебя.
— Храни нас Всевышний! — восклицает он, снова воздевая ладони. — Похоже, эта страна вселила в тебя сумасшествие еще большее, чем я думал.
Флаг сообщает старику о Луке и Гилле, об их ребенке. Аш опечален.
— Славный был малый, — говорит он. — Да упокоится его душа с миром.
Аш остановился в палаточном городке, примерно в миле отсюда, вверх по реке. Там большой лагерь панджшеров.
— Отобедайте со мной, друзья, — предлагает он.
Однако нам приходится отказаться: скоро сеанс предпарадной шагистики. Скука, занудство, но пропускать эти вещи нельзя. Договорившись встретиться позже, мы уже собираемся удалиться, но старый разбойник удерживает меня за руку:
— Ее брат здесь, ты знаешь?
Он имеет в виду брата Шинар. Меня охватывает ужас. Учитывая, сколько тут толчется афганцев, Баз может оказаться сейчас где угодно. Даже в нашем собственном лагере.
— Где? — требовательно спрашивает Флаг.
— Он служит в отряде согдийских копейщиков, приданных войску Гефестиона. Он сам и оба его двоюродных брата.
Аш говорит, что они стоят на равнине, в нескольких милях от города.
— Имей в виду, этот парень и два его родича твердо настроены смыть позор, какой ты навлек на их род. Я сам слышал, как они о том толковали, хотя тогда мне и в голову не приходило, что речь идет именно о тебе.