Мы приехали на базу и быстро нашли своих. Странно было видеть только кусочек класса, не объединенный никакой особой логикой: несколько мальчиков, одна отличница, дочери учительниц, Гульназка без Нели, я. Как будто кто-то случайно высыпал несколько фрагментов пазла из коробки, и они оказались здесь – в лесу на Сокольской горе – и сами сложились в картинку. На базе пахло пóтом, люди снимали и надевали лыжи. Мама взяла мне ботинки в прокате, они сразу подошли.
У Гульназки на груди был самодельный номер – просто бумажка с написанной фломастером цифрой «3», приколотая на булавку.
– Ты волнуешься? – спросила я ее.
– Нет, – сказала она и засмеялась. – Все равно не выиграю.
Прибежала какая-то учительница и увела детей с номерами на лыжню, а мы, дети без номеров, пошли по лыжне в другую сторону. Трасса была прикольная – с парой горок, которые я преодолела легко. Было здорово идти, видя перед собой одноклассника и зная, что за тобой тоже кто-то бежит. И впереди достаточно пространства, чтобы никто никому не мешал. К тому же все мы шли одинаково медленно, постоянно сбиваясь и теряя лыжню. Я пару раз завалилась на бок, смеясь. Я видела, что Антон передо мной тоже иногда падает. Когда мы вернулись на базу, у нас были красные светящиеся лица и полные ботинки снега. Гульназка тоже вернулась. Она, как и ожидала, пришла в числе последних. Но ее это не расстроило. Мама сфотографировала нас на фоне леса и загнала внутрь базы, чтобы мы не простудились. Там было влажно. Все сняли шапки, и оказалось, что наши волосы совсем намокли и прилипли к головам. Гульназкины косички растрепались. Мама достала из сумки термос со сладким чаем с лимоном. Потом она дала каждому из нас по бутерброду с колбасным сыром, я даже не знала, что она их взяла. Бутерброды были ужасно вкусные. Мы передавали термосную крышку друг другу, дули на чай, прихлебывали, болтали и смеялись. Выходя из базы, мы начали скандировать: «Гуль-наз-чем-пи-он», из-за чего все на нас недовольно и непонимающе оглядывались. Особенно победители, на шеях которых висели медали. Но мы продолжали скандировать.
Антона, Тимура и Дашу мы оставили на остановке. Гульназка попрощалась и свернула на дорогу к своему дому. Номер с груди она уже сняла, но булавка все еще висела. Мы с мамой пошли с горки. «Усталые и довольные, они возвращались домой», – сказала мама. Я и правда устала, ноги еле двигались, но на душе было хорошо. Когда мы подошли к дому, тихо пошел снег. Папа уже разогрел суп, на второе была пшенная каша с изюмом – папино коронное блюдо. Я съела из каши весь изюм.
Когда в понедельник я вошла в класс, на задних рядах закудахтали.
Татьяна Юн
Одна
Это был день рождения двухлетнего малыша, сына моей подруги. Я сидела в плетеном кресле, и вокруг было очень громко: от музыки до визга в надувном бассейне. Я допивала невкусную, неправильную сангрию и думала только о том, чтобы зайти в дом и вылить ее в раковину. Аня, моя дочь, все время подбегала и пыталась залезть ко мне на колени. Я что-то спрашивала: кажется, все ли у нее в порядке. Она – с пьяными от детского счастья глазами – тараторила что-то про медуз и летела обратно к бассейну.
Двухлетний именинник боялся происходящего, держался в стороне, иногда принимался плакать и проситься на руки. Его мама, красивая эмигрантка из Эль-Сальвадора с таким же красивым именем Кларисса, охала от усталости, поднимала мальчика и гладила по спине, грустно глядя куда-то в сторону.
Я думала, что надо поддержать Клариссу, подойти, отвлечь ее сына, но останавливала себя, понимая: на самом деле мне все равно, как она себя чувствует.
Ко мне подошла другая моя подруга, американка Элизабет. Приподняв брови, она слегка наклонилась и сказала:
– Маша, ты видела? Он никак не успокоится. Кажется, Клариссе следует…
Я пропустила ее слова через невидимый фильтр, и они исчезли.
Где-то рядом мелькала Чарли – тоже американка, четвертая в нашем материнском кругу. Мы общались почти два года, но я никак не могла ее понять. Казалось, что ей меньше всех нужна наша дружба, но почему тогда она была с нами в этот вечер, как и во все другие такие вечера? Почему приглашала нас к себе домой, устраивала детям пикники в парках? И я снова задалась надоевшим мне вопросом: а зачем там была я?
Я представила в голове календарь и стала отматывать назад дни и месяцы, вычисляя, когда я перестала чувствовать себя частью этой дружбы.