-- Да? -- Варламов посмотрел на окна полуподвального помещения, в котором находилась дворницкая. В них тускло мерцал свет.
— Хорошо, тогда прямо сейчас, наверное, и зайду. А ты, это… — Варламов краем глаз заметил отделившуюся от подъезда дородную женскую фигуру. –- В общем, держись…
— Давай, ступай… — Куделка принял независимую позу, следя глазами за надвигающейся на него супругой. –- Я сейчас все выскажу этой стерве, -- без особого энтузиазма в голосе заверил он.
Как известно, не отличающиеся высоким ростом мужчины, имеют склонность жениться на женщинах отнюдь не малорослых. “Половина” Ивана Куделки в этом плане не была исключением. Высокая, широкая в кости, Тамара Алексеевна была чрезвычайно сварливой и воинственной, чем вполне оправдывала свое имя -- Тамара.
Подойдя к “жертве несчастной любви”, Тамара Алексеевна без лишних слов закатила мужу тяжелую оплеуху, и, железной хваткой вцепившись в пиджак, несколько раз сильно встряхнула.
— Иди домой, еще раз тебе говорю, Ромео. А то я не знаю, что с тобой сделаю! –- лицо Тамары Алексеевны покрылось красными пятнами.
Покарание Иван принял с гордым видом. Любовь, как известно, требует жертв.
Варламов тем временем на ощупь спустился по выщербленной лестнице и, постучав, вошел в помещение дворницкой.
— Добрый вечер, отец Анатолий, — бросил он в полумрак помещения и прислушался.
— Приветствую тебя, дитя мое, — донеслось из-за тонкой деревянной перегородки, разделяющей дворницкую на "светлицу" и "опочивальню". Скрипнул топчан. — В час скорби не ищи у стражников совета, а сердцем устремляйся в небеса, — задумчиво произнес показавшийся из-за ширмы хозяин –- могучего телосложения пятидесятилетний великан и, потеребив окладистую бороду, шагнул навстречу гостю.
— Мудрено сказано, — заметил Варламов, пожимая мозолистую руку.
— Да, это кто-то из мудрых сказал. Правда, не помню, кто. — Дворник отодвинул от стола две грубо сколоченных табуретки. — Садись, перебросимся парой слов.
— Хорошо. — Варламов сел.
— Ивана видел? – начал издалека Глебов.
— Видел.
— Возвышенная душа… Но бездомная и изголодавшаяся. Как, впрочем, и твоя. В этом вы очень похожи…
— Его душа уже, наверное, щи хлебает. Тамара Алексеевна их замечательно готовит, — предположил Варламов, явно желая подчеркнуть, что они с Куделкой не одного поля ягодки.
— Не о том говоришь… Не о том… -- покачал головой Глебов. -- Я вот что, намедни, в одной книжице вычитал. — Бывший протоиерей, расстриженный три года назад за регулярные запои и излишний интерес к особам противоположного пола, взял со стола книгу и, открыв на заложенной странице, принялся читать: — И согрел Атман… это, по-ихнему, Бог, — пояснил, — воду и создал пищу. Будучи созданной, пища пожелала ускользнуть от него. Он хотел схватить ее речью, он не смог схватить ее речью. Если бы он схватил ее речью, то можно было насытиться пищей уже произнося речь. Он хотел схватить ее разумом, но не смог схватить ее разумом. Если бы он схватил ее разумом, то можно было насытиться пищей уже размышляя о ней. Он хотел схватить ее детородным органом, но не смог схватить ее детородным органом. Если бы он схватил ее детородным органом, то можно было бы насыться пищей уже изливая семя...
— И чем же он ее схватил? — нетерпеливо поинтересовался Варламов. Привычка отца Анатолия обо всем говорить иносказательно обычно забавляла его, но сегодня ему было не до этого.
— Сердцем. — Глебов немного помолчал. -- Вот, что я имел ввиду, говоря о вас с Куделкой, -- сказал задумчиво после небольшой паузы.
— Ты меня хотел видеть? — предусмотрительно перешел в реальную плоскость Варламов, решив таким образом ограничить рамки разговора.
— Я хотел увидеть твои глаза.
— Увидел?
— Увидел. Плохо же, однако, тебе. — Глебов достал два граненых стакана и бутылку "Столичной".
— Нет! — замахал руками Варламов. — Я на днях уже того… До сих пор в себя прийти не могу.
— Не упорствуй, со мною можно. За упокой рабы Божьей Анастасии… — Хозяин уверенным движением наполнил стаканы и, вознеся глаза к потолку, выпил.