На исходе 20 июня в советских портах Балтики не оставалось ни одного немецкого судна, за исключением небольшого парохода, который не смог уйти из Виндавы, так как находился в ремонте.
В этой чрезвычайно сложной обстановке начальник Балтийского пароходства Н. Я. Безруков предпринял некоторые меры предосторожности. 20 июня ему с трудом удалось получить разрешение Народного комиссариата морского флота направить пароход «Магнитогорск» (капитан С. Г. Дальк) из Данцига вместо Штеттина, куда он должен был следовать, в Ленинград без груза.
Однако поздно вечером с судна поступила радиограмма: [12] «Выполнить ваше распоряжение не могу. По неизвестным причинам задержан немецкими властями. Ожидаю ваши инструкции в 3 часа 21 июня. Дальк» {13}.
Тогда же, 20 июня, по указанию наркомата из Ленинграда в Данциг с экспортным грузом пришлось отправить теплоход «Вторая пятилетка» (капитан Н. И. Лунин). С утра следующего дня Безруков, опасаясь за судьбу этого транспорта, предпринял несколько попыток заручиться согласием Наркомата морского флота направить его в какой-либо советский порт до выяснения причин задержки «Магнитогорска», но получил подтверждение первоначального задания. Поэтому он под свою ответственность приказал капитану Лунину уменьшить скорость движения и каждый час докладывать координаты судна.
В 15 часов из наркомата была передана телефонограмма: «Теплоходу «Вторая пятилетка» до 20 часов следовать малым ходом, и если не поступит каких-либо других указаний, то судно должно полным ходом идти по назначению» {14}. До установленного часа Москва своего решения не изменила. Но начальник пароходства на свой страх и риск не передал капитану Лукину приказание увеличить скорость. В результате теплоход не попал в руки гитлеровцев, как это случилось со многими другими советскими судами.
Между тем на «Магнитогорске» радист Ю. Б. Стасов 21 июня, сумев проникнуть в опечатанную радиорубку, с риском для жизни послал в эфир без позывных и адреса тревожную радиограмму: «Из порта не выпускают. Скопление войск. Похоже на войну. Не посылайте…» {15}. Она была принята «по почерку» в Ленинграде. Руководство Балтийского пароходства немедленно информировало об этом Наркомат морского флота и дало указание судам, направлявшимся в немецкие порты, уменьшить скорость движения и сообщать о своем местонахождении через каждые два часа. Пароход «Луначарский», вышедший накануне в Германию, получил распоряжение возвратиться в Ленинград.
Тогда же руководящие работники пароходств, политотделов и других организаций и органов Балтийского бассейна были предупреждены о том, что они могут [13] быть вызваны 22 июня, в воскресенье, на работу. Это объяснялось тем, что к тому дню в Ленинградском порту сосредоточилось много судов Балтийского, Эстонского и Латвийского пароходств, стоявших под погрузкой и выгрузкой.
В ночь на 22 июня несколько советских торговых судов, совершавших рейсы между портами Балтики, были внезапно атакованы гитлеровской авиацией и кораблями. В 3 ч. 30 мин. немецкие самолеты, совершавшие налет на Кронштадт, обстреляли в восточной части Финского залива пароход «Луга» (капитан В. М. Миронов), возвращавшийся с Ханко в Ленинград. Был ранен второй помощник капитана, несший вахту; судно получило боее 20 небольших пробоин на ходовом мостике и в надстройках.
Во время налета экипаж заметил, что фашистские бомбардировщики сбросили несколько магнитных мин на фарватере. По приходе на кронштадтский рейд капитан немедленно сообщил об этом в штаб Краснознаменного Балтийского флота (КБФ).
Почти одновременно с нападением самолетов на «Лугу», в 3 ч 45 мин, у шведского острова Готланд четыре гитлеровских торпедных катера окружили пароход «Гайсма», следовавший с грузом леса в Германию, и без предупреждения открыли по нему пулеметный огонь и нанесли торпедный удар. Через полчаса радиоцентр Латвийского морского пароходства принял сообщение о том, что судно сильно повреждено и тонет. Фашистские катера, оставаясь в районе гибели парохода, хладнокровно расстреливали из пулеметов людей, оказавшихся в воде, а затем, взяв в плен двух моряков, ушли. Во время нападения гитлеровцев погибло пять человек, смертельно ранило капитана Н. Г. Дувэ. Оставшиеся в живых 24 члена экипажа во главе со старшим помощником Я. Балодисом на полузатопленной шлюпке через 14 часов добрались до ближайшего советского берегового пункта южнее порта Виндавы (Вентспилс). Здесь на холме у маяка Ужава они похоронили скончавшегося rапитана коммуниста Дувэ {16}. [14]
В 4 ч 30 мин 22 июня из штаба КБФ в управления морских пароходств поступило распоряжение направить транспорты, вышедшие в заграничные рейсы, в Ригу. Вскоре пришел и от Наркомата морского флота приказ всем судам, находящимся в море, немедленно зайти в ближайшие советские порты, уклоняясь от обычных курсов, а стоящим в отечественных гаванях - оставаться там до особого распоряжения.
В полдень пароход «Рухну», следовавший из Ленинграда в Таллии, подорвался на вражеской мине и затонул на траверзе {17} Петергофа (Петродворца) - на выходе в открытую часть Морского канала {18}.
Так уже в первый день войны морской торговый флот Балтийского бассейна понес тяжелый урон. От ударов кораблей и самолетов противника и подрыва на минах в море погибло несколько транспортов Латвийского и Эстонского морских пароходств. В портах Германии (Гамбург, Любек, Штеттин, Готтенсгафен (Гдыня) и Кенигсберг (Калининград) гитлеровцы захватили 32 торговых судна и взяли в плен 860 советских моряков {19}. С началом войны Коммунистическая партия и Советское правительство принимали экстренные меры по организации отпора агрессору.
Одной из них, направленной на сосредоточение в едином чрезвычайном органе политического, государственного, военного и хозяйственного руководства страной, явилось создание 30 июня 1941 г. Государственного Комитета Обороны (ГКО). Его постановления имели силу законов военного времени.
Для оперативного решения вопросов на местах, в том числе и в морских бассейнах, назначались уполномоченные ГКО. В частности, в Северном бассейне его представлял И. Д. Пананин. Деятельностью всего морского транспорта ведал член Политбюро ЦК ВКП(б) и ГКО, заместитель Председателя Совнаркома СССР и парком внешней торговли А. И. Микоян. [15]
Перевод торгового флота на военные рельсы был направлен прежде всего на выполнение им военно-мобилизационных планов, увеличение его провозной способности, сокращение простоев в портах, резкий подъем производительности труда, на вовлечение в производственный процесс новых людских ресурсов взамен ушедших на фронт, военную подготовку кадров. Это вызвало значительные изменения в структуре отрасли и стиле руководства ею, потребовало перестроить партийные ряды, агитационную и пропагандистскую работу в массах.
22 июня 1941 г. из Наркомата морского флота СССР (нарком С. С. Дукельский) {20} в западные морские бассейны поступило указание о приведении в действие мобилизационных планов. В непосредственное подчинение Народного комиссариата Воепно-Морского Флота (НКВМФ, нарком Н. Г. Кузнецов) было передано около 100 судов грузо-пассажирского, сухогрузного, нефтеналивного, ледокольного и буксирного флота, 102 причала, склада и других портовых сооружений и ряд судоремонтных предприятий {21}. В ведение военного командования перешло также Главное управление ЭПРОНа. В начале июля 1941 г. центральный аппарат НКМФ для улучшения руководства морскими пароходствами приказом наркома был подразделен на три оперативные группы, находившиеся в Москве, Астрахани и Куйбышеве. Одновременно началась перестройка управления флотом и его береговыми предприятиями; прежде всего она велась в бассейнах, оказавшихся в зонах военных действий.
Для централизации управления перевозками на Черном и Азовском морях 6 июля 1941 г. создается Черноморско-Азовское бассейновое управление (ЧАБУ), объединившее здешние сухогрузные пароходства. В Балтийском бассейне после потери латвийских и эстонских портов управление морским транспортом всех трех судоходных организаций перешло к Балтийскому морскому пароходству. Осенью 1941 г. было централизовано руководство сухогрузным и нефтеналивным флотом Каспийского моря. Одновременно осуществлялось объединение соответствующих политотделов.