Список телеграмм и пожеланий разного рода и характера,, полученных мною со всех концов России и вне ее, вместе с постоянным повторением моей речи в печати, ясно указывает на то, что с этого дня началось возрождение русской души. Другим признаком возобновленной силы и жизни был тот факт, что русский флаг (без короны) развевался теперь на каждой большой станции, которую мы проезжали, и над каждым общественным зданием. Русские в высшей степени впечатлительны, и мне удалось на этот раз задеть их чувствительную струнку.
На следующий день мы отправились на четырехугольную площадь, окружающую собор, где я сделал смотр вновь сформированные частям армии. Великолепные люди, хорошо сложенные, но еще неповоротливы и неловки в движениях. Оставшиеся кадеты, избежавшие избиения, представляли удивительно славный подбор красивых мальчиков, которых я издали, смотря на их хорошенькие лица, принял за девушек, что очень не понравилось командовавшему полковнику. Все это вместе представляло выразительную картину на фоне велйчественного собора. Когда заиграли английский гимн, все присутствовавшие обнажили головы, а одна старушка встала на колени, поцеловала руку моего адъютанта, благословляя нас как «спасителей»; командующий провозгласил ура «за единственную страну, пришедшую к нам на помощь без всяких условий». Я подумываю,, чтб из всего этого выйдет.
Мы были на приеме у британского консула, после чего вечером посетили концерт.
Чувства народа менялись буквально через каждые несколько сот миль. Покинув Иркутск, мы скоро заметили, что находимся на враждебной территории; несколько недель, а в некоторых случаях несколько дней господства большевистских комиссаров делали страну жертвой их неистовства. Безошибочно можно сказать, что большевизм существовал по милости старого режима. У мужика была земля, но русский рабочий не имел ничего. Ни один из тысячи человек не мог бы отличить одну букву азбуки от другой. Рабочий был в полном пренебрежении у государства. Во всем своде русских законов не было ни одного существенного закона, регулирующего условия труда или жизни рабочего. Его положение было и остается, несмотря на революцию, таким же бесправным и безнадежным. У него нет сил ни думать, ни действовать самостоятельно за себя самого, и вследствие этого он делается добычей любого бездельника, умеющего ловко связать дюжину слов. У них нет никаких рабочих союзов по той простой причине, что между ними нет ни одного достаточно интеллигентного человека, чтобы организовать их и управлять ими. Все так называемые представители труда, посещавшие время от времени Англию и претендовавшие на представительство русского рабочего, были большей частью обманщиками, игравшими в депутатов. Таких депутатов не может быть по самой сущности вещей, как это выясняется на основании фактов, изученных на месте. Низшие слои средних классов, в особенности же учителя по профессии, изобрели эту фикцию организованных русских рабочих для своих собственных целей.
Положение русского рабочего таково, что он может только заявлять свои жалобы через разных посредников. С тех пор здесь появилось несколько профессиональных союзов, члены которых за вознаграждение посещают рабочих в их домах и везде, где они собираются, записывают их жалобы и претензии. Но члены этих профессиональных союзов постоянно указывают рабочим, что регулирование таких незначительных вопросов, как заработная плата или число рабочих часов, является только тратой времени и сил; по их убеждению, настоящая цель состоит в сохранении тяжелых условий жизни рабочего, чтобы он возмутился, в одну ночь
разрушил капитализм и на следующее же утро достиг полного земного рая.
Бедный, невежественный, необразованный, заброшенный русский рабочий-превосходная и хорошо подготовленная почва для такого рода пропаганды. Он оказался опутанным по рукам и по ногам в сетях этих профессионалов, не принадлежащих к рабочему классу и только по теории знающих об его затруднениях. Когда эти профессионалы обманули, надули и покинули его, рабочий в бешенстве отчаяния решил уничтожить то, что называется образованием, и в уменье читать, писать увидел доказательство враждебного отношения к себе, на том же основании, как наши необразованные рабочие в первой половине XIX века уничтожали машины и другие прогрессивные новшества, назначения которых они не понимали. Было бы у нас меньше болтовни о революции, если бы наша публика могла только понять, что значит пережить ужасы, разрушившие Россию и ее народ более основательно, чем самое энергичное нашествие неприятеля 1).
*) Либеральное прекраснодушие типичного трэд-юниониста Уорда лучше всего сказывается в этой характеристике русского рабочего. Не зная ни слова по-русски, он получал всю «информацию» из тех офицерских кругов, с которыми сотрудничал по насаждению нового строя в Сибири, а последние не хотели, да и не могли, в атмосфере то скрытой, то явной гражданской войны, отзываться о рабочих сколько-нибудь объективно. С другой стороны, Уорд имеет в виду английского читателя, которого старается неоднократно предостеречь от увлечения революционными симпатиями к России. Не нужно забывать, что в это время в самой Англии проявились «некоторые тенденции к большевизму».
(Прим. перев.)
2) Станция Черемховская, Иркутской губ. большой поселок около 3 тысяч жителей.
(Прим. перев.)
Мы остановились на станции вблизи каменноугольных копей, густо населенной китайскими рабочими ? переселенцами 2). Сняв большевистское знамя, мы настояли, чтобы был повешен русский флаг. Одна русская женщина стала уговаривать нас вернуться домой, говоря: «Хорошего ничего не выйдет; придется сложить вам здесь свои косточки». Но другая
1›аба благодарила нас за то, что мы пришли, и надеялась, что еще не поздно спасти страну, находившуюся при смерти.
В эту ночь мы проезжали станцию Зима, где нас вдруг остановили. Я послал адъютанта узнать о причине; он тотчас сообщил мне, что толпа солдат обступила паровоз и грозит убить машиниста, если он двинется с места. Я приказал бить тревогу, и в одну минуту 400 британских солдат высыпало на платформу. Заняв указанные места, они прикрепили к ружьям штыки и стали ожидать дальнейших приказаний. Так как мой вагон находился в хвосте поезда, я прошел вперед, чтобы узнать о причине нашей насильственной остановки, и как раз в это время в темноте увидел толпу вооруженных людей, тюспешно покидающих станцию. Я занял станцию и телеграф и узнал затем от служащих, что в местечко пришли большевистские агенту, убедили рабочих прекратить работу, вооружиться, захватить линию для того, чтобы воспрепятствовать движению союзных эшелонов на запад, и ожидать подхода большевистских сил, отступивших от Байкала. Эти си^ы проложили путь вдоль монгольской границы и теперь нащупывали подход к линии, чтобы разрушить мост через реку Оку, в трех верстах от станции Зима. Я поставил кругом караулы, у железнодорожных мастерских, у депо паровозов, на путях, и, заметив, что большевики продолжают обмениваться с жителями телеграммами, захватил силой также помещение почты и телеграфа в местечке. Был издан приказ, чтобы население местечка поручилось друг за друга не мешать движению поездов и к б часам утра приступить к рабЬте, иначе, указывалось, с ними будет поступлено по законам военного времени. Прошло два часа, в продолжение которых к станции подошли остальные мои поезда с пулеметной командой, так что я мог располагать на случай атаки всеми своими силами.
*) Курсив везде автора.
Войска окружили помещение, где жил предводитель движения, но оказалось, что птичка улетела. Тут я нашел некоторую большевистскую литературу, призывающую к истреблению буржуазии и интеллигенции1) (я забыл кого из них сначала), а также 3.600 рублей деньгами, которые я отдал
его жене, говоря: «Вот вам подарок от меня». Этот поступок: не понравился начальнику местной жандармерии, *который уверял меня, что эти деньги германские и должны быть конфискованы. Потом появился обычный учитель, спросив, может ли он поговорить с «английским полковником». Получив разрешение, он вошел и начал разговор. Он прежде всего наивно признался, что если бы он знал, что идет «английский» поезд, то разрешил бы пройти ему. Они прочли мой приказ относительно обязанности выйти на работу и хотели бы знать, что я собираюсь предпринять, если они не выполнят моего приказа. Я ответил, что, раз подняв оружие, они не могут ожидать никакой пощады, и если они не выполнят моего дриказа, я расстреляю каждого пойманного зачинщика. Учитель осведомился, могу ли я позволить им собраться на совещание по их обычному сигналу на работы. Я согласился, если они придут без оружия.. Скоро послышался ужасный вой огромной фабричной сирены. Была полночь, и воздух разрывался этим воющим звуком, который то рос, то умирал в рыданиях эхо. Каждый британец почувствовал это 1 каким-то особенным образом; а мне этот вой сирены казался не чем иным, как могучим стоном несчастной нации. Полковник Франк, мой гид по России, философ и друг, оторвался от стола, за которым сидел, и начал в тоске шагать взад и вперед по вагону, восклицая под умирающие звуки: «Бедная Россия!»-и я чувствовал, что та же самая мысль мелькала и в моем мозгуп