Теперь Адольфа не держало в Линце ничто. За сестрой его присматривал опекун – бургомистр Майрхофер, государство назначило ей хорошее содержание, и Гитлер, оставив прошлое за спиной, вновь отправился в Вену. «Ко мне вернулась прежняя решимость, и я теперь окончательно знал свою цель, – вспоминал он. – Я решил теперь стать архитектором. Все препятствия надо сломать, о капитуляции перед ними не может быть и речи». Но первым препятствием было отсутствие надежд на карьеру и постоянного заработка. Правда, в воспоминаниях Гитлер сгущает краски: его доходы, как уже говорилось в предыдущей главе, были не такими уж скромными. «Еще и теперь этот город вызывает во мне только тяжелые воспоминания, – повествует он на страницах «Моей борьбы». – Вена – в этом слове для меня слилось пять лет тяжелого горя и лишений. Пять лет, в течение которых я сначала добывал себе кусок хлеба как чернорабочий, потом как мелкий чертежник, я прожил буквально впроголодь и никогда в ту пору не помню себя сытым. Голод был моим самым верным спутником, который никогда не оставлял меня и честно делил со мной все мое время. В покупке каждой книги участвовал тот же мой верный спутник – голод; каждое посещение оперы приводило к тому, что этот же верный товарищ мой оставался у меня на долгое время. Словом, с этим безжалостным спутником я должен был вести борьбу изо дня в день. И все же в этот период своей жизни я учился более, чем когда бы то ни было. Кроме моей работы по архитектуре, кроме редких посещений оперы, которые я мог себе позволить лишь за счет скудного обеда, у меня была только одна радость, это – книги. Я читал тогда бесконечно много и читал основательно. Все свободное время, которое оставалось у меня от работы, целиком уходило на эти занятия. В течение нескольких лет я создал себе известный запас знаний, которыми питаюсь и поныне». Вот последнее утверждение – безусловно правда. Гитлер, не отягощенный повседневными занятиями, очень много читал.
Через короткое время ему удалось найти себе работу «по профилю»: «В 1909–1910 годах мое личное положение несколько изменилось. В это время я стал работать как чертежник и акварелист. Как ни плохо это было в отношении заработка – это было все же недурно с точки зрения избранной мною профессии. Теперь я уже не возвращался вечером домой смертельно усталый и неспособный даже взять в руки книгу. Моя теперешняя работа шла параллельно с моей будущей профессией. Теперь я был в известном смысле сам господином своего времени и мог распределять его лучше, чем раньше. Я рисовал для заработка и учился для души». Следует сказать, что акварели
Гитлера раскупались весьма активно: художником он все же был неплохим. Даже те, кто числил себя его политическим противником и никак не был должен хвалить хоть какие-то его проявления, признавали картины молодого австрийца значительным достижением в искусстве. А главный идеолог НСДАП Альфред Розенберг считал, что гитлеровские акварели «свидетельствуют о природном таланте, умении подмечать самое существенное и ярко выраженном художественном чутье».
Розенберг, Альфред (1893–1946) – партийный деятель, руководитель оккупационного режима на захваченных территориях СССР. Рейхсляйтер, обергруппенфюрер СА. Родился в Ревеле, учился в Риге и Москве. В конце 1918 года переехал в Мюнхен. Член НСДАП с 1920 года. Автор книги «Миф XX столетия» – одного из основополагающих трудов национал-социализма. Приговорен Нюрнбергским трибуналом к смертной казни через повешение.
Примерно в это же время складываются взгляды Гитлера на архитектуру. Одним из прожектов, занимавших значительную часть его свободного времени, стала разработка плана переустройства Линца. Сосед Гитлера по комнате Кубичек вспоминает, что перестройка Линца стала для Адольфа просто идеей-фикс. «Он настолько запутал меня, что я часто не мог отличить, говорит ли он о реальном доме или речь идет о здании, которое должно быть построено. Для него же это не имело никакого значения».
Гитлер не останавливаясь рисует эскизы зданий в популярном в то время неоклассическом стиле – гигантские, циклопические сооружения с колоннадами и портиками. «Почему всегда самое большое? – объяснял он свое пристрастие к титаническим формам. – Я делаю это затем, чтобы вернуть каждому отдельному немцу чувство собственного достоинства». Позже, уже в Ставке в Вольфшанце, он говорил соратникам по партии еще и о том, что циклопические строения должны оставить, если Германия падет, достойную память для потомков – соответствующего размера руины, будоражащие воображение и заставляющие восхищаться величием предков. Впрочем, большинству огромных зданий, рожденных его воображением, не было суждено воплотиться в реальность. Не был реализован и рожденный в венские годы план преобразований в Линце, хотя Гитлер до последнего момента лелеял планы его осуществления. Но, скажем, стадион в Нюрнберге – тот самый, который так часто показывают в документальных фильмах о Третьем рейхе, – можно осмотреть и сегодня. Хоть союзники и старались стереть память о гитлеровском режиме, это гигантское сооружение сносить не стали. По банальной причине – подсчитав, сколько средств потребуется на демонтаж, они просто пришли в ужас. Так что с трибун всего лишь убрали нацистскую символику, а сам стадион оставили в целости. Оценить масштаб гитлеровского циклопизма по нему можно вполне. И он, мягко говоря, подавляет.