Отряды были расформированы, их участники не пожалели о своей войне в тылу врага.
Нахождение в партизанах снижало претензии советских органов к тем, кто проживал на оккупированных территориях. Но еще важнее, что в 1943–1944 гг. бывшие партизаны призывались в Красную армию не так, как остальные мужчины, побывавшие под властью немцев. «Запятнанных» мирным проживанием под нацистским господством обычно использовали в лобовых атаках в первых рядах, как правило, без обучения, а зачастую без обмундирования и даже оружия («чернопиджачники»). Это увеличивало и без того высокие шансы погибнуть. А партизаны получили в годы оккупации военную подготовку и приобрели боевой опыт, к тому же меньше использовались в виде «пушечного мяса».
Однако партизанская борьба не была гарантией полного «отпущения грехов». Все без исключения бывшие коллаборационисты после службы в партизанах, Красной армии, даже получения наград (в том числе Звезды Героя Советского Союза) после окончания войны лишались званий и орденов и подвергались репрессиям — как минимум тюремному заключению.
Крайне подозрительно относились власти и к бывшим окружен-цам. По свидетельству офицера И. Коржика, в сентябре 1943 г., после занятия Красной армией г. Переяслава на Киевщине, несколько десятков офицеров партизанского отряда им. Чапаева, в котором служил Коржик, отправили в лагерь под Рязань на проверку. После чего их «определили» в штрафбат: «В батальоне было 1200 офицеров, в том числе 25 полковников, которых на старости лет сделали рядовыми… [За два месяца боев] к середине марта из 1200 бывших офицеров нас осталось в батальоне сорок восемь бойцов… А не были ли штрафники смертниками? Я считаю — да!»[335]
Красная армия была не единственной «дорогой» бывших партизан.
Часть личного состава мужского пола — в основном исходя из возраста — перешли к мирным занятиям, часть — в НКВД и НКГБ. Например, ковпаковская дивизия с сентября по октябрь 1944 г. занималась борьбой с УПА, а 8 ноября была расформирована. На ее базе была создана отдельная кавалерийская бригада внутренних войск НКВД[336], также направленная на борьбу с бандеровцами.
Заканчивая описание советской партизанской борьбы в тылу Вермахта, можно поставить вопрос о причинах ее успешности в 1943–1944 гг. Коммунистическая историография отвечала на него фразами о прогрессивности свежих общественных сил и моральнополитическом единстве подданных сталинской империи. Поэтому, чтобы несколько сменить акценты, вопрос можно поставить по-другому: каковы причины поражения Третьего рейха в антипарти-занской борьбе?
Во-первых, у Германии наблюдался недостаток сил. В сравнении с войсками антигитлеровской коалиции, экономике и вооруженным силам Третьего рейха и его сателлитов постоянно не хватало ресурсов и, следовательно, вооружений и боеприпасов, а главное — солдат. Войск было мало на фронте, и тем более в тылу. Например, в апреле
1944 г. НКВД и Красная армия в одной битве с крупной группировкой УПА (до 5 тыс. человек) под с. Гурбы на стыке Тернопольской, Ровенской и Каменец-Подольской (ныне Хмельницкой) областей сосредоточили около 15 тыс. солдат. Годом ранее, в ходе операций против красных партизан и УПА на всей Волыни и правобережном Полесье в июне 1943 г., нацисты использовали всего 10 тыс. человек[337]. Недостаток войск на захваченной территории позволял немцам контролировать тыл, когда основная часть населения была более или менее лояльна новым властям. Но когда появились большие сомнения в победе Рейха, ситуация стала выходить из-под контроля, и даже заметное количественное увеличение полицейских сил не переломило ситуацию.
Во-вторых, отметим жестокий характер оккупационного режима, в том числе методов борьбы с партизанами. Это объясняется не только нацизмом. В ходе войны Пруссии с Францией в 1870 г., а также в годы Первой мировой войны в Бельгии немецкие власти свирепо подавляли любые проявления сопротивления гражданского населения, расстреливая заложников из числа мирных жителей. Начальник штаба ОКХ Вильгельм Кейтель 25 июля 1941 г. приказал за каждого убитого в тылу немецкого солдата расстреливать по 50 «коммунистов»[338]. Как пишет Карель Беркхофф, «распространеннейшей реакцией немцев на партизан были убийства и сожжения с тщательным планированием и жуткой педантичностью», а позже «кровавые расправы с реальными или воображаемыми партизанами и их пособниками… переросли в полноценные зверства»[339]. Венгерские охранные дивизии не были поражены нацистской идеологией, но на их поведении это не отразилось, о чем писал в докладе Строкачу сотрудник УШПД Е. Белецкий: «Помимо “полицаев” и русско-немецких батальонов противник для борьбы с партизанами держит еще мадьярские части. Мадьяры по зверству превосходят даже немцев, но трусливы и особенно боятся партизан»[340]. По мнению венгерского историка Кристиана Унгвари, жестокость гонведов была вызвана их плохим вооружением и несоответствием наличествовавших сил поставленным задачам[341].
335
Штрафные части в годы Великой Отечественной войны / публ. Ю. В. Рубцова // Исторический архив. 2007. № 3. С. 46.
340
«Доклад о сведениях, полученных при выполнении задания, по сопровождению вооружения украинским партизанским отрядам», сотрудник УШПД Е. Белецкий Строкачу, 19 ноября 1942 г. (РГАСПИ. Ф. 69. Оп. 1. Д. 1027. Л. 82).
341