(«Птичий двор»)
Взятые отдельно, некоторые стихи Н. Заболоцкого могли бы показаться абстрактно-психологическими. Таково, например, размышление «О красоте человеческих лиц»:
Однако, если сопоставить это со всем творчеством Заболоцкого пятидесятых годов, мы увидим, что почти за каждой строкой стоит конденсированный жизненный опыт, итоги долгих наблюдений и что мысли, здесь заключенные, образно реализованы в таких стихах, как «Ласточка», «Неудачник», «Некрасивая девочка».
Пристрастие поэта к живописи сказалось не только в его многочисленных пейзажах и не только в неоднократных обращениях к ассоциациям с великими творениями художников: «.. дуб бушевал, как Рембрандт в Эрмитаже, а клен, как Мурильо, на крыльях парил» («Гомборский лес»). В таких его стихах, как «В кино» или «Старая актриса», явственно сквозит желание использовать ту технику, которая восхищала его в мастерских живописных портретах и позволяла «души изменчивой приметы переносить на полотно» («Портрет»), «Выраженье тяжелой заботы», не сходящее с лица «одинокой, слегка седоватой, но еще моложавой на вид» женщины, дает для познания волнующей поэта человеческой судьбы не меньше, чем «прекрасные глаза» Струйской, пленившей Заболоцкого на рокотовском портрете.
А какой неожиданный и беспощадный луч правды врывается в портрет прославленной актрисы вместе с фигурой девочки — полуродственницы, полуслужанки. Это стихотворение отнюдь не заключает в себе плоской моралистической сентенции, а вызывает живую и тревожную мысль о противоречиях человеческих натур, о том, что, по выражению Гейне, и соловьи бывают с копытами.
Неверно утверждать, будто и эта заключительная строфа, и финал стихотворения «Некрасивая девочка» риторичны![42] О Заболоцком можно сказать то же, что говорится в последнем стихотворении о детской душе, жадно впитывающей все впечатления бытия: «Ей всё на свете так безмерно ново, так живо всё, что для иных мертво!» Та живая интонация сочувствия и сострадания, которая постепенно крепнет в «Некрасивой девочке», не имеет ничего общего с заданностью тезиса о «подлинной и мнимой красоте».
Поэма Н. Заболоцкого «Рубрук в Монголии» посвящена путешествию семивековой давности. Однако при всей экзотичности материала (эту экзотику поэт часто преподносит с тонким юмором. Сталкивая своего героя-европейца с монолитным и глубоко чуждым ему бытом воинов-кочевников) она внезапно начинает звучать необычайно современно. И это происходит не за счет уподобления стай птиц эскадрильям, а монгольского хана — «генералиссимусу степей», и не за счет юмористического осовременивания отдельных деталей (так, хан иронически замечает в споре с монахом Рубруком, что христиане-европейцы «не сплотились в коллектив», в то время как у них, монголов, — «дисциплина»). Но страстность, с какой написана «панорама земель, обугленных дотла», выдает в авторе современника не менее страшных войн и бесчеловечного насилия и их убежденного противника.
По-прежнему мы встретим в стихах Н. Заболоцкого его излюбленную героиню — природу. Он пишет ее, как Рембрандт — Саскию, во всех позах, во всех одеяньях, с радостью открывая новую красоту, казалось бы, до мелочей изученного лица.