матоху. Кто-то завопил:
— Панцирь пропа-а-ал!!
Множество народу, толкаясь и спотыкаясь, бросились к дому.
— Украли! Украли-и!
Не тронулись с места только Канболет, Карабин-Кара и оба Хатажуковы.
Канболет был огорчен, Кубати, хотя не подавал виду, рассержен, Кургоко оскорб-
лен, а старик Карабин-Кара до чрезвычайности заинтересован и оживлен не по
возрасту:
— Главное, — веско, но, правда, излишне торопливо, изрекал он, — надо
выяснить, дело ли это рук человеческих или, напротив, сил сверхъестественных. В
первом случае следует бросить волчью жилу в огонь, и тогда рука у вора скрючит-
ся. Вопрос только в том, что вор, может быть, не на виду у нас, а уже далеко отсю-
да. И еще: где взять волчью жилу? Вот идет старая колдунья Хадыжа. Может, у
нее как раз имеется эта...
— Ох, Кара, — усмехнулась старуха. — Поищи колдунью у себя дома, на жен-
ской половине. Век бы твои умные речи слушала, да боюсь, уши не выдержат.
Простодушный патриарх не понял шутки:
— Если болят уши, три утра подряд, натощак, плюнь через порог, вставив
большой палец между зубами...
— Плюйся сам. А меня от твоих слов уже лихорадка трясти начинаете
— Лихорадка? Бросайся в одежде в воду — выздоровеешь.
Хадыжа обратилась к Кургоко:
— Послушай меня, князь. Я знаю больше, чем другие люди, хотя я не кол-
дунья и не какая-нибудь жештео. Почти все из того, что я знаю, — свойства разных
трав и особенности людских хворей — доступно любому человеку, но некоторые
тайны, даже касающиеся тебя, Кургоко-пши, умрут вместе со мной. Ох, что-то не
то я говорю. Поосторожнее мне бы надо... Так вот слушай: панцирь, конечно, ук-
рал один из шогенуковскнх прихвостней. В этом можешь нисколько не сомневать-
ся. Я все сказала.
— Я думаю, эта старая женщина говорит правильно, — сказал Тузаров.
— Я тоже так думаю, но откуда она знает? — ответил Кургоко.
— Я людей знаю! — заявила Хадыжа.
— Уверен — она права, — с еще большей настойчивостью повторил Канбо-
лет.
— Нет, теперь послушайте меня, — встрепенулся Карабин-Кара.
Хвала богам, я уже наслушалась, замахала руками Хадыжа. Ты мне столько
дал советов, что и я должна подарить тебе хоть парочку своих. Первое: пей отвар
корпя андыза (каб. — девясил высокий). Он помогает от поноса, а тебя спасет от
недержания слов. И второе: не сей проса на голых скалах. — Бойкая старуха, при-
ветливо улыбнувшись Кубати и смерив остальных мужчин чуть презрительным
взглядом, гордо удалилась.
Тузаров и Хатажуков с недоумением переглянулись и тут же, чтобы не рас-
хохотаться, отвели взоры.
В это время дождь хлынул по-настоящему, пришлось поспешить в дом. Да и
пора было начинать основное праздничное застолье.
* * *
Хатажуковы медленно миновали поле, на котором заканчивалась жатва, и
так же не спеша продолжали ехать в сторону коаже, откуда подул ветерок и донес
приятный запах вареной тыквы: сейчас почти во всех семьях хозяйки заготавли-
вали впрок это излюбленное в народе кушанье.
В воздухе вокруг лошадиных морд вились слепни и мухи, но не отважива-
лись садиться на животных, чьи шкуры были протерты уксусным настоем из ли-
стьев и зеленой кожуры грецких орехов. Гнедой конь Хатажукова-старшего слов-
но почувствовал, что его задумавшийся хозяин сейчас далек и от этой дороги, и от
этого луга, покрывшегося бесподобно густой и сочной отавой, и потому смело
свернул на травянистую поляну и там остановился. Его примеру последовал и
конь Кубати. Оба Хатажуковы отпустили поводья, не стали мешать своим четве-
роногим друзьям.
— Не тоскливо тебе в отчем доме? — неожиданно спросил Кургоко, не глядя
на сына.
Кубати слегка растерялся, но ответил быстро:
— Нет, мне хорошо.
— А не слишком ли спокойно?
— Надо уметь ценить и спокойствие.
Кургоко испытующе посмотрел на юношу:
— Правильно говоришь. Но ты еще сам не знаешь, насколько — он сделал
ударение на слово «насколько» — это правильно, хотя на твою долю тревог доста-
лось немало. А скоро нам всем достанется...
— Я об этом догадываюсь, — осмелился заявить Кубати.
Хатажуков не обратил внимания на то, что юноша высказался, когда его не
спрашивали.
— В твоем возрасте обычно не задумываются о будущих опасностях, а пере-
житые забывают на следующее утро. Так о чем же ты все время размышляешь,
почему вид у тебя либо сосредоточенный, либо рассеянный? Не замешано ли
здесь некое существо, перед которым всякое оружие, а подчас мужская отвага бес-
сильны?
Кубати побледнел, в горле у него что-то застряло, дышать стало тяжело.
— Я... я нё совсем пони...
— Понимаешь! — уверенно возразил Кургоко. — Завелась, наверно, на том
берегу Шеджема юная Адиюх (каб. — белорукая. Красавица из кабардинского
эпоса. Высовывая руки из окна замка, она помогала в кромешной ночной тьме
найти своему возлюбленному брод через реку) с глазами, как у телки? — князь
вдруг вспомнил личико Саны, удивился про себя и почему-то встревожился, будто
ему сообщили неприятную весть.
Меньше всего хотелось бы сейчас Кубати говорить на эту тему. Он благора-
зумно откладывал объяснение с отцом на то время, когда закончится битва с тата-
рами. Еще неизвестно, что произойдет во время сражения и какие будут последст-
вия войны. Юноша напрягал свой изворотливый ум, но никак не находил нужно-
го ответа — ведь лгать ему тоже не хотелось, как не хотелось и откровенничать.
Спас положение неизвестный всадник, нещадно погонявший измученного
коня и, по-видимому, спешивший как можно скорее встретиться с Хатажуковым-
старшим.
— Мне сказали, что князь Кургоко с сыном прогуливают коней в этой сто-
роне — и я сразу сюда! — хрипло выкрикнул всадник вместо приветствия.
Он говорил по-кабардински с заметным татарским акцентом, да и по лицу в
нем сразу же можно было узнать татарина. Но Кубати узнал в нем еще и старого
знакомца Халелия, хотя тот и виду не подал, что они встречаются не впервые.
Юноша тоже остался невозмутимым: вспомнил, что их с Канболетом крымский
приятель придерживается очень мудрого правила: не выскакивать без нужды со
своими познаниями, особенно если имеешь дело с сильными мира сего.
Много лег не видел Хатажуков бывшего своего конюха, но память не подве-
ла князя.
— Каким добрым ветром тебя занесло в наши края, Халелий? - Кургоко
улыбался с добродушным спокойствием, но почувствовал, будто чья-то мягкая
тяжелая лапа наступила ему на сердце.
— Не добрый ветер, Кургоко-паша, не добрый, а злой ветер! — Халелий го-
рестно покачал головой. — Каплан-Гирей уже на кавказском берегу.
— Когда выступает войско? — деловито осведомился князь.
— Уже выступило. Движется, правда, медленно.
— Идут только крымцы?
— И крымцы, и большой отряд ногаев, и те татары, что осели на побережье.
На этот раз они даже не опасаются шапсугов, убыхов и других ваших братьев. Во
всем войске тридцать тысяч человек.
— Тридцать тысяч... — устало повторил Кургоко. — Похоже, они хотят раз и
навсегда обескровить нас... Чтоб не было сил поднять голову...
— Да. Так хочет и турецкий султан.
— А ты, мой добрый Халелий, приехал предупредить... Почему?
— Это нехорошая война. Это не совсем война. Не спрашивай, Кургоко-
паша...
— Хорошо. Куда же ты теперь?
— К балкарцам поеду. Подальше в горы. Там буду жить... — Халелий тяжело
вздохнул.
— Возьмешь у меня с полсотни овец...