Допив свой сок, я пришла домой и прямо в одежде свалилась на диван. Битых два часа – до прихода мамы – я пялилась в потолок и твердила как ненормальная – «он будет моим, он будет моим, он будет моим...».
А дальше начали происходить какие-то странные вещи. На следующий день стало известно, что Шурочка поссорилась с нашим принцем. Я об этом сразу догадалась – она сидела рядом вся потухшая, такая печальная, словно у нее все родственники разом умерли, и не оглянулась, когда в класс вошел Серж. И на перемене они были не вместе. Шурочка даже не приставала ко мне с обычными высокомерными вопросами. Бесконечно печальным голосом она попросила списать у меня алгебру – и только.
– Знаешь, Танюша, – правда, потом добавила она, – я не сильна в точных науках. Для девушки это простительно.
Я чуть не упала от этой «Танюши».
Дальше события развивались совсем уж невероятным образом.
После уроков ко мне подошел Мельников и предложил прогуляться. Даже более того – рискну предположить, что он минут десять ждал меня у выхода, поскольку это время я проболтала с кем-то из девчонок.
– Отлично, – дребезжащим голоском пролепетала я, стараясь вести себя как можно естественнее. – А куда мы пойдем?
– А просто куда глаза глядят! – махнул он рукой куда-то в сторону. Он был так мил и так нежно, беспомощно улыбался, что мне хотелось разрыдаться от счастья. Иногда я себе позволяла верить в чудеса, и этот день был именно такой – я верила, что в незримой борьбе сумела победить Шурочку.
Была середина апреля – совсем тепло, город дышал предчувствием скорого лета, долгих светлых вечеров, в воздухе пахло набухающими почками, оглушительно звенели трамваи, как соловьи в Подмосковье. Наверное, Сережка Мельников тоже все это ощущал, потому что после долгого молчания он сказал мне:
– Знаешь, в такой день надо гулять именно с такой девушкой, как ты.
– Почему? – вздрогнув, спросила я.
– А ты сама как весна. У тебя ведь веснушки даже зимой не пропадают?
– Да, – вяло согласилась я. – Правда, становятся немного бледнее...
Мы помолчали немного, а потом он стал мне рассказывать, как в детстве два года жил с родителями в Кении и как красива Африка.
– Ты куда пойдешь после школы? – неожиданно осмелилась я.
Все одноклассники уже давно решили, куда им податься, но о его решении я не знала ничего. Странная мысль посетила меня...
– Само собой – в МГИМО. У меня отец тоже там учился.
– А это сложно?
– Что сложно?
– Поступить туда?
– Да как сказать... У меня, разумеется, есть связи, – произнес он гордо.
Сердце у меня екнуло – вряд ли я сумею поступить в такой вуз, там у меня связей не было. Впрочем, у меня их нигде не было.
– А если хорошо вступительные экзамены сдашь, то примут?
– Кого примут?
– Ну, я вообще, про обычных людей...
Он засмеялся, совсем не зло, и я поняла окончательно, что дипломатом мне не стать. Решение ушло так же стремительно, как и появилось, я просто не знала, какие есть еще способы остаться рядом с этим человеком. Два месяца – и все, школа закончится, больше я его никогда не увижу!
– А ты куда решила?
– Я? – Я растерялась. – А ты бы что посоветовал?
– Господи, да я ж тебя совсем не знаю! – Он опять засмеялся, пристально вглядываясь в мое растерянное лицо. – Но ты славная.
– А говоришь – не знаешь, – позволила я себе быть язвительной.
– Нет, правда, я бы с тобой дружил, если бы...
– Если бы что? – Я сразу вспомнила о Шурочке.
– Если бы дружба между мужчиной и женщиной была возможна, – отвертелся он. – Кстати, как там твоя соседка по парте поживает?
И тут я поняла, что Сержу было абсолютно на меня наплевать, что всю эту прогулку он затеял с одной-единственной целью – разузнать что-нибудь о своей разлюбезной Шурочке, и с этого дня решила больше никогда не верить в чудеса.
– Мне домой пора, – мрачно сказала я.
– Я тебя провожу?
– Вот еще! Я соседей стесняюсь.
– Ну, как знаешь...
До выпускных экзаменов мы потом едва перекинулись парой-тройкой ничего не значащих фраз, так – «привет-пока», ничего особенного. А вот Шурочка пересела от меня к Мельникову. Они довольно быстро помирились и с тех пор не расставались. Кое-кто в классе даже поговаривал, что они собираются пожениться, едва только достигнут совершеннолетия.
Но это безумие, эта липкая зараза – первая любовь – покинула меня еще не скоро, и часто в ночных сновидениях ко мне являлся Сережа Мельников и, взяв за руку, ласково говорил о чем-то... Позже я поняла, что он действительно ко мне хорошо относился и видел во мне нечто большее, чем обычную девочку-дурнушку, в его отношении ко мне было больше подбадривающего интереса, чем жалости. После школы я ничего не знала о нем. И о Шурочке Пинелли тоже – они были совсем из другой компании, к которой я не принадлежала, и хороших общих знакомых у нас не было – тех, от которых я хоть что-то могла узнать о своей первой любви.
Смутное воспоминание прошедших лет... В шумном школьном коридоре Шурочка болтает с кем-то из своих знакомых, она весела, приветливая улыбка говорит о ее хорошем настроении, прелестный персиковый румянец разливается по щекам. Она неожиданно вздрагивает и, повернув голову, находит меня взглядом среди пестрой толпы и долго, пристально, неподвижно смотрит. До тех пор, пока румянец не исчезает с ее щек. Этого взгляда я до сих пор понять не могу – в нем любопытство и брезгливость одновременно. Чем же был вызван этот почти болезненный интерес к моей скромной особе?
В восемнадцать лет я неожиданно для всех и для себя в первую очередь выскочила замуж. Именно выскочила, а не вышла, ибо времени, для того чтобы подумать как следует, у меня было предостаточно. Я не боялась, что в будущем мне больше не сделают предложения, – нет, и не стремилась к замужеству как к таковому. Я еще не хотела в то время детей, сама будучи почти ребенком, особенно если учесть то, что творилось в бедной моей голове. Просто мне страшно хотелось самоутвердиться, доказать всем, что я не такая уж дурнушка.
Мой муж был старше меня ровно на пятнадцать лет и страстно влюблен. Он обожал пухленьких юных девушек и был без ума от веснушек. Он чуть ли не каждый день таскал мне цветы, словами и делом доказывая свое обожание, – пока в конце концов я не подвергла его чувства тщательному анализу.
И обнаружилась странная вещь – он любил не меня. Нет-нет, в измене его никак нельзя было обвинить, но он действительно любил не меня, а какого-то другого человека во мне. И человека ли? Он был без ума от пухлой, рыжей, от волос и до кончиков пальцев веснушчатой юной женщины, с которой даже говорить было вовсе необязательно. Он видел во мне яркое солнце, чувственную весну, тающий снег и лопающиеся почки, а я... я была совсем не тем, чем казалась. Холодный, пасмурный день двадцать пятого января, тот самый день, в который я родилась, решил мой характер, а значит – судьбу.
Мой муж был директором магазина «Драпировка», что скрывался в одном из центральных московских переулочков. Место по тем временам не слишком престижное, да и ассортимент товаров желал лучшего, но жили мы очень неплохо, что касается материальных благ, видимо, у мужа были какие-то секреты в работе. Впрочем, торговля была мне бесконечно неинтересна, кроме того, что покупала я сама себе.
Все мои подруги мне завидовали, в один голос твердили, что мне страшно повезло, что еще поискать надо такого любящего мужчину, как мой супруг, что он с меня пылинки сдувает, и прочее, чего одиноким женщинам обычно дико недостает. В чем-то они, конечно, были правы, но так скучно ощущать себя только экзотическим существом с экзотическим именем, и я страшно тосковала в своем первом браке, потому что поговорить нам с мужем было совершенно не о чем.
– Пышечка моя, пампушечка! Веснушечка моя! – с такими словами влетал он обычно в дом после работы и принимался меня смачно целовать, так что даже соседи в стенку стучали, поскольку дом был типовой, с фанерными перегородками.
Поначалу это очень удовлетворяло мое самолюбие, но потом дико надоело. Я стала худеть. Специально я ничего не делала, вес терялся как-то сам собой, видимо, стоило мне понять, что толстых женщин тоже любят, и не менее страстно, чем прочих красоток, как комплекс собственной неполноценности у меня моментально исчез. Чем сильнее умолял меня супруг не худеть, тем неотвратимее испарялись лишние килограммы. Хотя, может быть, сбылось давнее мамино предсказание – повзрослев, я снова стала нормальной.