Я шел уже между седьмым и восьмым этажами, когда услышал сверху чей-то сдавленный крик. Еще бессознательно ускорил шаги. Крики становились все громче и яснее. И вот я на девятом этаже. Здесь вопли совсем уже нестерпимые. Квартира 240. Из-за двери доносятся хриплые пьяные угрозы и неразборчивые женские причитания. Ясно: семейный скандал «под градусом». Ну, это тебе не прошлый век, пьяница несчастный! Только открой двери, и я покажу тебе, что такое бывший боец стройбата! Негромко, но настойчиво, я постучал в дверь. Пьяное бормотание поутихло, зато женские причитания стали громче. Потом они прервались, перейдя в бессвязное мычание. Там, за дверью, пьяный хулиган зажимал своей беззащитной жертве рот. Я постучал еще настойчивее. Из-за двери невнятно огрызнулись. Ясно я услышал одно только слово «иди», но никуда не пошел, а забарабанил в дверь кулаком. Женские вопли возобновились, и с новой силой забубнил голос пьяного.
Куда только соседи смотрят?! Я быстро обошел вокруг лестничной клетки, нажимая на кнопки всех дверных звонков. Ни одну из дверей не открыли.
— Ты меня убьешь!.. — взвизгнула из-за двери бедная жертва. В ответ раздался торжествующий хриплый вой. Нет, ждать больше нельзя! Я разбежался и, протаранив плечом дверь квартиры 240, рухнул вместе с нею в прихожую. В эту минуту я лютой ненавистью ненавидел этого неизвестного мне алкоголика, этого тирана, вампира семьи, этого нарушителя правил социалистического общежития, а вместе с ним и всех остальных алкоголиков, тиранов, вампиров и нарушителей. Ох, как мне хотелось задать ему трепку!
Поднявшись на ноги, я решительно бросился в комнату. Нет, я не буду его бить! Просто свяжу ему руки и вызову милицию. Самосуда не будет!
Самосуд устраивать было некому. В уютно прибранной комнатке пусто. Ни тирана, ни жертвы. Только в подвешенном к потолку пластмассовом кольце крутит сальто белый попугай ара, с желчной иронией рассматривая меня круглым глазом. Я растерянно озирался.
— Ты убьешь меня своей простотой! — глубокомысленно изрек попугай женским голосом и добавил хрипло: — Иди проспись!
Он переступил в кольце, пошелушил клювом приковывающую его ногу стальную цепочку и, мерзко подмигнув мне, заорал: — Попка — дурак!
«Вот именно, — подумал я. — Попка — дурак, попка — кретин, попка — полный идиот! Вот только который из двух?»
Нужно ли объяснять, каково было у меня на душе, когда я возвращался в прихожую. Дверь подбитым лебедем распласталась на полу. То-то обрадуются хозяева, когда вернутся домой! Но бросить все как есть и убежать — не в моих правилах. Подняв дверь, я прикинул, можно ли поставить ее на место. Дверная коробка, вывороченная «с мясом», треснувший косяк, выбитые петли — не вселяли в душу оптимизма. Вот уж постарался — кр-ретин! Но еще оставался шанс что-нибудь придумать.
Вздохнув, я вернулся в комнату, сбросил на пол возле дивана полушубок и уселся ждать хозяев.
— Ну что, — спросил я попугая, — добился своего? Мерзавец промолчал, нагадил в поставленную под кольцо фаянсовую плошку и задремал, затянув глаза белесой пленкой.
— Нет, ты не спи, индюк щипанный! Заманил человека в ловушку, а сам — спать?! Нет, ты мне скажи, где у тебя совесть?
— Отстань, — сонно прохрипел попугай. — Баиньки-баиньки…
— Я вот тебе покажу «баиньки»! — я был уже на грани срыва. Протянув руку, выбрал в хвосте обидчика перо побольше и покрасивее, разом выдернул его из гузки.
— Дура-ак! — закричал попугай. — Дура-ак! Ты чего?!
— А-а-а, проняло! — злорадно ответил я, нацеливаясь на другое перо. А в голове уже жила назойливая мысль: «Да что же я, дурак, здесь сижу-то? Дело надо делать!»
И я отправился искать гвозди, молоток, плоскогубцы. Все это находилось в ящике кухонного стола. Теперь за полчасика я сделаю из этой двери картинку. Лишь бы успеть до возвращения хозяев!
С молотком в одной руке и с плоскогубцами в другой, я шагнул в прихожую.
— Кто это?.. Вы?.. Вы что тут делаете? — растерянно спросила стоявшая на пороге женщина.
— Дверь чиню, — смущенно ответил я, поднимая руку с молотком.
Через час дверь была реанимирована. Лида тем временем приготовила чай с лимоном. Мы выпили по чашечке, и я позволил себе расслабиться. Это только в плохих романах пишут про нескончаемые погони, про рукопашные битвы от восхода до восхода, которыми баловались предки. А на самом деле вояки прошлых веков, намахавшись мечами до одури, отдыхали и перекусывали на бранном поле. А потом — снова за мечи. То же произошло и со мной. Лида слушала не перебивая, а на меня напал какой-то словесный понос. Я плакался ей в кофточку, чувствуя себя при этом презренным треплом и балаболкой. А остановиться не мог. Я выложил девушке и все то, что нес Николаю, и то, о чем собирался в разговоре с ним умолчать, а в конце концов — и то, о чем говорить вообще не следовало.
Лида умела слушать. Она не скрывала своей заинтересованности. Уместно — удивлялась, где надо — делала испуганные глаза. Она чем-то походила на мою Аську, хотя ни в лице, ни в фигуре не было у них ничего общего. К тому же Лида казалась человеком вполне самостоятельным, а Аське с детства самостоятельности хватало лишь на то, чтобы выплюнуть соску, и с тех пор она не слишком-то изменилась. Роднили двух женщин их большие, влажные и доверчивые глаза. Я не могу спокойно видеть такие глаза — хочется быть сильным, смелым, невозмутимым рыцарем «без страха и упрека». А перед Лидой я был всего лишь бедненьким несуразным жалобщиком, сыщиком-неудачником. Было стыдно и, в то же время, легко на душе. Может быть, именно это ощущение древние греки и называли катарсисом?
Лишь однажды Лида возразила мне, когда услышала, что Игорек готовит налет на квартиру Хомяка.
— Обязательно сообщите в милицию! — взволнованно сказала она. — Готовится преступление, и этому нужно помешать.
— А я и помешаю! Подкараулю Пияву в квартире и задам ему такую трепку… такую… Он у меня заречется по чужим квартирам лазать! — и я лихо раздавил в пепельнице недокуренную сигарету.
Лида пыталась меня образумить, только я стоял на своем: сам должен наказать Игорька, да так, чтобы тот всю жизнь носил на губах вкус моих кулаков. И чтобы — никакой волокиты в этом деле. Да что я, хлюпик какой-нибудь, чтобы милиции жаловаться?
— Ну, как знаешь! — взгляд Лиды стал отстраненным и в нем снова проступило, как тогда, у проруби, выражение насмешки и жалости. И я вдруг остро ощутил, что теряю ее, так и не обретя. Нужно было что-то исправлять, но что и как — я не знал. А Лида уходила все дальше и дальше от меня, хотя и была здесь, рядом, близко.
Потом случилось непоправимое. Она вздохнула, взглянула на часики и холодно сказала:
— Половина первого. Вам пора, Макс!
Это был конец. Я суетливо засобирался, хватаясь то за полушубок, то за шапку. Но отчаяние придало мне наглости, и я вновь опустился на стул.
— Да-да, конечно. Только, ради бога, — еще одну сигарету! — хоть пять минут, да мои!
Лида молча кивнула, щелкнула замком сумочки, которая висела на спинке ее стула, и положила на стол между нами вороненый дамский «браунинг».
— Все понял! Уже ухожу!
Секунда — и я готов: одет, обут, стою в дверях, прощаюсь.
— Пр-риходите еще! — буркнул из комнаты заспанный попугай, но Лида не подтвердила его приглашение. Молча она смотрела на меня.
— Лида… ваш телефон!.. — и нет мне никакого дела до того, откуда у нее пистолет и кому предназначены ее пули. Пусть даже и мне. Я просто люблю ее.
Она улыбнулась и черкнула строчку на блокнотном листке.
— Звоните, Макс. Я с утра на дежурстве. Да, кстати, вы же хотели прикурить, — щелчок спускаемого курка, и на конце пистолетного ствола вспыхивает робкое пламя. Я погрузил в этот огонек свою сигарету и ушел.
Спускаясь по лестнице, я клял себя последними словами. Потерять такую женщину! Только я не сдамся, проучу Игорька и вернусь к ней с победой. Она увидит, что прав все-таки я.
Значит, так: ровно в семь выйду из квартиры Хомяка. Аське, конечно, — ни слова. За домом будут следить. Убедившись, что я «ушел на работу», они снимут пост. Знаю я это хулиганье, не захотят они попусту торчать на морозе. А я поброжу по городу до половины девятого и вернусь обратно в квартиру. Видел я у Аськи на кухне хорошую толкушку для пюре, тяжеленькую такую. Притаюсь за дверью, а когда Пиява сунет в квартиру свою буйную беззубую голову… Лишь бы только они не оказались в квартире раньше меня! В этом деле победителем будет тот, у кого толкушка.