— Не желаете ли цветов, добрый сэр?
Стэнтон обернулся на раздавшийся у него из-за спины юный девичий голос.
— Цветов? — Она протягивала ему чахлый букетик.
Судя по смелости, с которой девушка встретила его взгляд, дело было совсем не в цветах. Стэнтону уже довелось повидать немало местных шлюх, но это лицо он видел впервые.
— Не сейчас. — Он покачал головой и двинулся дальше на неверных ногах.
— Но разве много времени надо, — она решительно зашагала вслед, не спуская с него заискивающего взгляда, — чтобы купить мой товар, такому славному юному слуге нашего короля?
— Спасибо, нет.
— Прошу вас, сэр!
В отрывистых словах девушки проскользнула нотка отчаяния.
Поникший букетик красноречиво свидетельствовал, что, несмотря на толпы народа, она уже много часов бродит по городу без малейшего успеха. И хотя выглядела девушка опрятно, из-за маленького подбородка она казалась дурнушкой, а бурое шерстяное платье почти болталось на тощей фигурке. По-настоящему красивыми были лишь ее каштановые волосы, заплетенные в перекинутую через плечо толстую косу.
Стэнтон приоткрыл свой висящий на поясе кошель, и девушка с неприкрытой жадностью уставилась на его руку, выуживающую оттуда монету.
— Держи. — Он опустил пенс в подставленную руку, и пальцы с обкусанными ногтями тут же обхватили монету. — А теперь иди себе.
— Спасибо, — ее улыбка не поднялась выше губ, оставив взгляд столь же пристальным, — спасибо, сэр.
Колокол уронил с высоты свой первый скорбный удар. На встречу ему взметнулся нарастающий рев толпы.
— Стэнтон!
Он едва расслышал этот окрик в поднявшемся гомоне. Оглянулся.
Несбитт отчаянно махал рукой поверх колышущейся толпы.
— Двигай задницей, парень!
Долой мысли о девке. Время настало.
Время ямы.
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Вышли уже? — Стэнтон вклинился в узкий просвет, который Несбитт умудрился расчистить своими плечищами в окружающей собор толчее.
— Нет пока, — откликнулся тот. — Ворота пока заперты.
Люди столпились здесь в три или четыре ряда, но теперь Стэнтон все отлично видел поверх бритой макушки какого-то монаха.
— Боже милостивый, — судорожно выдохнул он при виде подготовленной для ордалии ямы. Стражники оцепили ее, не подпуская толпу. — Есть на что посмотреть, а?
— А то! — осклабился Несбитт. — Тут куча народу понадобилась и уйма времени, чтобы ее вырыть и наполнить. И все ради одного-единственного дня.
Стэнтон покачал головой:
— Тут от края до края метров шесть будет.
— Ага, — кивнул Несбитт, — да в глубину метра четыре.
Над ямой нависал широкий деревянный помост, его свежеструганые белые доски все еще пахли смолой.
Несмотря на то что небо было ясным, поверхность воды не играла бликами под лучами солнца. Она недвижно застыла, темная и мутная.
— Выходит, путь вниз не близкий.
— Ага, — снова кивнул Несбитт. — Да только уж лучше вниз, чем вверх.
Опускаться в эту жижу, когда ты лишен возможности хоть как-то воспрепятствовать этому. Все вниз и вниз, ощущая, как вода заполняет твой рот, нос, твои легкие. И это участь невиновного? Стэнтона передернуло.
— Пожалуй что.
Несбитт выпрямился во весь рост и воскликнул.
— Ворота открыли! Выходят!
Окружающие ответили на его возглас гулом, выкриками и свистом. Толпа взбудораженно содрогнулась за спиной у Стэнтона, горячие потные тела зевак навалились на него, вминая ребра посыльного в спину протестующему монаху.
— Назад, черт бы вас побрал! — Несбитт сопроводил свое проклятие энергичным ударом острого локтя. — Эдак вы тут всех нас передавите!
Стэнтон тоже изо всех сил налег на людей спиной, чувствуя, как безумно бьется сердце — из-за толчеи и из-за того, что вот-вот произойдет.
На площади показался архиепископ Йоркский. Он медленно взошел на помост. От жары и тяжести богато украшенного одеяния лицо его под остроконечной митрой было багровым. За ним шли трое королевских судей, которых Стэнтон знал поименно: величавый Ранульф де Гленвиль, Роберт де Во — чуть пониже первого — и кругленький Роберт Пикено. В полумраке залы суда он почти не замечал их черных мантий, но здесь, под палящими лучами солнца, судьи казались тремя слетевшимися в поисках падали воронами. При их появлении над толпой взлетели сжатые кулаки, поднялась и стала нарастать волна приветственных криков во славу судей, во славу короля. А потом толпа взревела пуще прежнего — на площади появились обвиняемые.