— Даю вам десять минут на разговоры со мной, — я поставил на стол микрофон и незаметно включил под столом магнитофон.
— Попрошу без ультиматумов, — грозно произнес отец.
— Юрий! — воскликнула мама испуганным голосом. — Почему ты не открываешь глаза?
— По расписанию, — ответил я.
Мама начала было поднимать панику в том смысле, что не повредили ли мне в драке зрение, но папа сказал:
— Пусть сидит с закрытыми глазами… По крайней мере, я буду думать, что ему стыдно смотреть мне в лицо…
Я, конечно, промолчал. Но, чтобы не терять зря время, стал заниматься четырьмя делами сразу. Дремать! Слушать отца! Левой рукой сжимать теннисный мяч в кармане пижамы! Правой ногой, упираясь на носок, накачивать мышцу ноги!
В комнате наступило какое-то противное молчание, которое наконец-то нарушил голос отца.
— Ну, говори! — сказал он, обращаясь, очевидно, ко мне.
Я молчал.
— Так, — сказал папа, — перед началом разговора проведем небольшую инвентаризацию лица нашего сыночка: презрительно сжатый рот — один, царапин — пять… или шесть? Шесть. Синяк — один… Закрытых глаз — два…
Я чуть слышно скрипнул зубами и еще плотнее зажмурил глаза.
— Юрий, — снова спросила меня мама испуганным голосом, — а почему ты сидишь с закрытыми глазами?
— По рас-пи-са-нию, — снова ответил я, но с такой интонацией, что папа даже дернулся на стуле.
Мама снова начала поднимать панику в том смысле, что не нанес ли мне этот кружок хулиганов серьезную травму, но папа вовремя остановил ее.
— Начнем разговор… — сказал отец.
Наступила опять противная пауза, которую я не собирался нарушать.
— Ну, говори! — обратился отец, очевидно ко мне.
— А чего говорить, задавайте вопросы! — сказал я, сдавливая правой ногой и левой рукой теннисные мячи.
Даю голову на отсечение, что после этой фразы отец посмотрел на маму, а она стала ему делать какие-то знаки руками. Я это почувствовал по движению воздуха.
— Перестань трясти ногой и рукой, — потребовал отец.
Сами же говорят: «Жизнь коротка! Берегите время! Не теряйте ни минуты зря!» А когда начинаешь «не терять» и «беречь», то придираются.
— И вынь руки из карманов, когда разговариваешь со взрослыми! И открой глаза! — сказал папа, повышая голос.
— Нет, — сказала мама, — я все-таки считаю, что бы там ни писала учительница, наш Юрий очень серьезный мальчик!
— Чарлз Дарвин тоже был серьезный мальчик, и однажды он очень сильно об этом пожалел! — возразил отец.
Но тут отец не прав. Первый раз слышу, чтобы человека обвиняли в серьезности. В легкомыслии — это другое дело.
— Женя, ну зачем ты так? — сказала мама. — Даже враги Юрия признают, что у него во всем и ко всему выдающиеся способности.
— Есть люди, — сказал отец, — есть люди, — повторил он, — в которых с детства заложен неприятный талант делать жизнь окружающих будничной и безрадостной!..
После этих слов у меня пропала последняя надежда, что я могу услышать от него фразу: «Драки, как и войны, бывают справедливые и несправедливые!» Сквозь прищуренные глаза я посмотрел на циферблат моих часов. С начала разговора прошло уже три минуты. Интересно, как папа может уложиться в семь минут, если он еще и не начинал говорить о дневнике?
— Я повторяю, — сказал папа, делая опять большую паузу.
«У него осталось семь минут на разговоры, а он еще повторяет», — подумал я.
— Вчера они напали на него целым кружком! — вмешалась в разговор мама. — И ничего особенного, что мальчик дал волю кулакам. В конце концов, у нас даже в законе есть право на самооборону!
— Я повторяю, — сказал отец, — в третий раз повторяю…
Но мама и на этот раз не дала повторить отцу ни слова.
— Французам и итальянцам, например, — сказала моя мать, — время от времени необходимо разрядиться вспышкой ярости или выкричаться…
— Я повторяю, — сказал папа, не обращая внимания на мамины слова и повышая голос, — я повторяю в четвертый раз…
Именно в это время на моей руке зазвонил будильник. Я встал со стула. Пользуясь тем, что папа все еще обдумывал что-то, я произнес:
— Папа, у тебя осталось две минуты, но ты не расстраивайся. Ты можешь все остальное договорить мне завтра утром.
— Как утром? Почему утром? — опешил отец. — И это он мне разрешает не расстраиваться!
— Мальчик устал, — поддержала меня мама. — Поговорим с ним утром, действительно. Пусть он лучше отдохнет.
— Никаких завтра! — крикнул папа. — Только сегодня! — продолжал он четкой и громкой скороговоркой. — Ты читаешь лекции учителям, вероятно потому, что думаешь, что знаешь больше всех учителей!