Моряки с песнями шли на бастионы, даже на такой опасный, как четвертый, находившийся под интенсивнейшим перекрестным огнем многочисленных осадных батарей. Чуть только выбывал матрос у орудия, его немедленно заменял, как на корабле, другой матрос.
Весь стиль лихих вылазок, чрезмерно выматывавших противника, создан моряками, неизменно стоявшими во главе каждой вылазки.
Презрение к смерти, какое обнаруживали на каждом шагу моряки, вело, конечно, к большим потерям и вызвало даже приказ «отца матросов», адмирала Нахимова, который пытался разграничить «удальство» и «храбрость». «Не удальство, — говорил он, — а только истинная храбрость приносит пользу отечеству, и честь тому, кто умеет отличить ее в своих поступках от первого».
Но как и самому Нахимову, так и любому из моряков трудно было отличить удальство от храбрости: слишком напряженной была обстановка знаменитой обороны. И так велик был патриотизм моряков, что многие из них, закаленные в боях, плакали, когда по приказу главнокомандующего Горчакова вынуждены были взрывать и покидать родные бастионы.
Имена учеников Лазарева — адмиралов Нахимова, Корнилова, Истомина, Новосильского, Панфилова, капитанов 1-го и 2-го ранга — Юрковского, Зорина, братьев Перелешиных, Будищева, Бутакова, Руднева, лейтенантов Бирюлева, Белкина, Завалишина, Стеценко, Никонова и других, а также многих матросов, начиная с легендарного храбреца Кошки, Болотникова, Шевченко и других, навсегда остались в истории этой войны, а частью — в памяти народной.
Военные пароходы, которых было всего шесть, малосильные, колесные, но с лихими командами, нередко помогали гарнизону Севастополя при отражении штурмов. Они подходили к берегу на самую близкую дистанцию, необходимую для действия картечью. Они же выручили и отступавшую после Инкерманского боя армию нашу, на которую наседали французы.
Упорнейшая, доблестная защита Севастополя до того измотала силы французов, что они первые заговорили сначала о перемирии, а потом о мире. И мир, который был заключен тогда, никак нельзя назвать иначе, как только почетным.
Известно, что о Бородинском бое Наполеон I говорил: «Здесь русские приобрели право считаться непобедимыми». Это право подтверждено было защитой Севастополя, отбившей у союзных армий всякую охоту идти после оставления нашими бойцами севастопольских руин не только в глубь России, но даже и в глубь Крыма.
Русские моряки вправе гордиться тем, что благодаря главным образом черноморцам спасено было достоинство России.
Капитан 2-го ранга Руднев молодецки командовал тогда пароходом «Херсонес» и спас его при общем затоплении оставшихся после очищения Севастополя судов. Другой Руднев в начале русско-японской войны, командуя крейсером «Варяг», принял бой у Чемульпо, на Дальнем Востоке, с целой японской эскадрой. Высадив после боя с израненного судна команду, он затопил его и канонерскую лодку «Кореец», открыв кингстоны, но не сдал японцам. Так же самоотверженно сражался в одиночку с целым отрядом японских судов и миноносец «Стерегущий», погибший в этом бою. Геройски сражались с эскадрой Камимуры крейсера владивостокского отряда «Рюрик», «Богатырь» и «Россия».
Большой героизм и доблесть проявляли русские моряки, и если неудача постигла наш Балтийский флот в генеральном сражении при Цусиме, то в этом виновато морское министерство того времени. Именно оно сочинило заведомо нелепый поход старых в большинстве кораблей вокруг света для встречи с отлично подготовленным и несравненно более сильным японским флотом в японских же водах, где постоянно совершались маневры флота и была пристреляна каждая пядь Цусимского пролива.
Отголоском Цусимы, где погибло много балтийцев, явилось восстание черноморцев на броненосце «Потемкин» и крейсере «Очаков», послужившее сигналом к революции 1905 года.
Матросы, хранившие традиции непобедимости, не могли иначе реагировать на Цусиму. Это слово стало нарицательным и понималось как крушение, разгром не столько флота России, сколько русского правительства, бездарного, жестокого, паразитического, невежественного и отгороженного непроходимой бездной от трудящихся масс.
Матросы того времени были поголовно грамотны, так как безграмотных во флот не посылали при наборе. Если матросам старого, парусного флота приходилось иметь дело только с парусами и орудиями, то матросы парового флота с первых дней призыва ставились к разнообразным машинам, с которыми знакомились как практически, так и теоретически. Эти особенности флотской службы резко отличали матросов от солдат пехоты или кавалерии, тем более что обязательная служба во флоте была гораздо продолжительнее, чем в сухопутной армии.