Через несколько часов, когда зимний вечер уже почти царствовал на петербургских улицах, они отправились на императорскую аудиенцию. Перед этим Константин Николаевич, извинившись, верхом слетал домой. Маша уже собиралась на венчание в церковь он только тяжело вздохнул. Ведь клялся — божился, что вырвется со службы пораньше. В душе даже обещался самому себе, что не придет хоть однажды на августейшую аудиенцию. А вот ноги сами пришли, а разум не воспротивился.
— Я мигом, — чарующе улыбнувшись, пообещал попаданец, — не жди меня здесь, я сразу приду к церкви.
Они условились с Марией, что, поскольку венчание у них тайное, хотя какое тайное, если невеста уже практически проговорилась и маме Александре Федоровне и сестре Ольге. Цесаревич Александр не знал лишь затем, что был занят своей молодой женой.
А вот интересно, император Николай тоже знает о венчание, или еще «не представляет»? Ох уже эти политики, ох уж эти женщины!
В не совсем хорошем настроении он приехал в Зимний дворец. Поэтому и доклад его императору по Любавину-2-му был по-аристократически холоден и представителен. Впрочем, августейшего монарха он не переубедил. Почти.
— Однако, не поторопились ли вы с этим гвардейцем? — с сомнением спросил Николай I, — может, еще обождем сколько-нибудь? Хотя бы годик?
Он сам привык решать вопрос с людьми. А здесь пока он еще не определился, и это его несколько волновало. С другой стороны, просил великий князь Константин Николаевич, человек надежный и знающий. Кому как не ему это решать, кем пополнять жандармерию.
Он положил перед собой рапорт на свое имя, но даже не попытался взять в руку перо-самописку, показывая, что намерен еще просто поговорить с господами жандармами, посмаковать проблему.
Он самовластный император, и ему решать, и отвечать в этом мире и на небесах, перед Господом!
Великий князь заговорил первым, понимая, что раз он был инициатором этого действия, ему нести основную тяжесть.
— Ваше императорское величество, — официально заговорил он, показывая, что видит перед собой прежде всего императора, а уже потом человека, — двукратные проверки охраны и подчиненной ему прислуги, аврал не учебной, а самой настоящей, показали, что служба поставлена не только хорошо, но и блистательно. Вот и сейчас, в случае с Марфой Грязновой — пример не учебный, а реальный, все оказалось замечательно. А то, что с ней самой возникла проблема, то вина уже не Любавина, а следователей, ведущих данное дело.
Я лично проверил все степени охраны и обслуги, и не обнаружил никакого недостатка, ни в полной мере, ни в относительной. Поэтому, ваше величество, беру на себя смелость нижайше попросить Вас наградить Любавина-2-го орденом Святослава 1 степени. Кроме того, при переводе на нашу службу из гвардии, дать ему на чин выше: гвардейский капитан равен армейскому полковнику, я прошу за беспристрастную и аккуратную службу дать ему сразу генерал-майора жандармерии.
— Однако же! — соизволил удивиться Николай I, — орден пусть. Но ты ему прямо-таки карьеру Боунопарте рисуешь. Потом перешел к актуальной проблеме: — а как ты все-таки объяснишь неприятность последних дней?
Вот ведь вопрос!
Глава 7
Император по-прежнему сильно волновался из-за кражи бриллиантов и этот вопрос показывал, что он считает жандармерию и, прежде всего, персонально личного следователя, должным ему, Николая I.
Следует подчеркнуть, не государству Российскому, а именно ему лично. Конечно рамках феодального строя эти понятия плотно соединялись. Но не до конца. И то, что августейший монарх считает себя обиженным лично, подчеркивает сложность обстановки.
Под неприятностью император, конечно, имел в виду очень непонятный и неприятный ущерб от скипетра — немного финансовый, на несколько сотен тысяч рублей, что для российского монарха досадный, но пустяк, и гораздо больший политический подтекст. Сколько уже позлословили монархи и правительства всего мира о несчастном императоре России!
С точки зрения попаданца, вопрос этот был в своем роде логичный и понятный. И если бы его не появилось, наоборот, были бы встречные вопросы. Что ж, он вполне готов.
— Ваше величество, по этому поводу у меня есть отдельное сообщение, пока секретное, для вас. Прикажете докладывать?
— Да, пожалуй, — как бы согласился Николай, хотя по взвинченному тону, он скорее бы уже готов рявкнуть, как перед виноватым гвардейским унтер-офицером: «Да, черт возьми, и побыстрей уже, каналья»!
Бумага по Любавину-2-му пока была отложена, но не убрана со стола. Вот оно, слово — золото. Как он скажет, так и карьера, а, может быть, и жизнь пойдет. И все же надежда какая-то небольшая есть. Он сообщил: