Мальчик застыл на бордюре в шаге от него. Задняя дверь открылась. Он наклонил голову, но не смог рассмотреть, что внутри. Из двери показалась рука, развёрнутая ладонью вверх, с напряжёнными длинными пальцами и развитыми холмами Венеры и Марса. На указательном серебрилось кольцо. Мальчик протянул руку, и пальцы коснулись его. Рука была горячей и очень крепкой.
— Вот ты где! — послышалось сзади. — Разве можно так долго гулять?
Мальчик обернулся, рука разжала пальцы и исчезла в катафалке. Если бы не висевшая на плече гитара, он не сразу признал бы в говорившем студента-музыканта из троллейбуса. Сейчас тот был в тёмном плаще, с которого стекали капли, словно он пришёл из той части города, откуда прибыл и катафалк, и где наверняка лил дождь. На голове его был капюшон.
— Пойдём, — сказал студент и взял мальчика под локоть.
Дверь катафалка закрылась, и он медленно покатил прочь.
— Который час? — спросил мальчик.
— Скоро двенадцать.
— Мне конец.
Студент улыбнулся.
— Теперь наоборот. Где ты живёшь?
— Недалеко от хлебзавода.
— Хлебзавод мы прошли.
— От хлебзавода минут пятнадцать.
— Адрес знаешь?
— Солнечная двадцать пять.
Они повернули назад и пошли к троллейбусному парку. Студент свернул в узкий проход между одноэтажными бараками и скрылся в темноте. Мальчик остановился.
— Не бойся, по-другому в обход минут тридцать, — сказал студент.
За проходом показался двор, слабо освещённый фонарём, а сразу за ним — белое здание хлебзавода.
— Я думал, что никогда до него не дойду! — вскрикнул мальчик. — Я думал, что так и буду ходить по кругу, пока не кончится ночь!
Остановившись перед хлебзаводом, студент снял капюшон, прикрыл глаза и с наслаждением вдохнул.
— Человек давно не живёт охотой, человек живёт магазинами, — сказал он и посмотрел на мальчика.
Мальчик зевнул.
— Но нюх у него такой же, как и тысячу лет назад.
«Кассиопея, — подумал мальчик и опустил голову, не желая зевать в лицо незнакомцу. — Завтра дождя не будет, если не накажут, буду кататься на велике».
— У меня его нет, я весь вечер искал хлебзавод.
— И, как видишь, нашёл!
«Может, отправят за хлебом. Тогда в обход через парк с аттракционами и сюда. Через парк и дорога лучше, но… тогда хорошо бы иметь сдачу».
Они прошли канаву со стоячей водой, и к свежести апрельской ночи прибился запах тины и нечистот.
— Боишься?
— Еще как, — вздохнул мальчик.
— Правильно, — кивнул студент. — Я тоже как-то потерялся и вместо того, чтобы бояться незнакомцев, боялся, что скажут дома. Парадокс?
— Потому что с домашними надо жить каждый день, и каждый день они будут пилить за одно и то же.
Студент засмеялся, и это придало ему возраста. По заострённым скулам до самого подбородка спустились две глубокие борозды.
— У тебя всегда так? — спросил он мальчика.
— А у вас разве нет?
— Когда меня пилили, я учился ругаться голосом гитары, то есть пилил аккорды. Ну а потом взял и съехал.
— А меня отдали на скрипку. Но она у меня вот где сидит, — мальчик выпятил подбородок и провел ладонью по горлу. — Про гитару они и слышать не хотят.
— Это хорошо, — улыбнулся студент. — Значит, со слухом у тебя порядок. С таким слухом поймаешь любую фальшь хоть в музыке, хоть в автобусе. Ты когда-нибудь думал про это?
— Не знаю. Я думаю, что бы мне такое сказать маме? Мы почти пришли.
Калитка в их доме была открыта, в окнах горел свет, а со двора доносились голоса. Луна светила ярко, и пользы от неё было больше, чем от уличных фонарей.
Мальчик остановился и снова сказал, что боится, потому что за такое ему много чего будет, но студент накинул капюшон и сказал, что ничего не будет. И ему правда за это ничего не было. И никто ничего не говорил всю ночь и половину следующего дня.