Вскоре застучали топоры и стали валиться деревья. Обрубая сучья и ветки, их стаскивали в центр поляны. Там их распиливали на части и складывали в поленницу. Когда бревна оказались сложенными в шесть вертикальных рядов, было решено перенести на них тело погибшего.
— Ты помнишь, что мне обещал? — напомнил Охотнику свою просьбу Тигр. — Что меня тоже сожгут!
— Типун тебе на язык! Не тебя, а твое тело! — поправил его подполковник. — Конечно не забыл. Сейчас все сделаем!
— Клади себе на язык, что хочешь, — возмутился хищник, — а мой оставь в покое. Тем более, что у меня его нет! А что такое типун?
— Болезненный хрящеватый нарост на кончике языка у птиц, — пояснил Анатолий. — Типуны считались признаком лживости, и, по примете, появлялись на языке после того, как человек кого-то словесно обидел или соврал. «Типун тебе на язык!» — недоброе пожелание тому, кто высказал недобрую мысль, предсказал неприятное или неприемлемое!
— Мало того, что ты мне пожелал болячку, так еще и на птиц намекаешь? Я знаю, что это очень обидно, у вас, у обезьян! — еще больше рассердился полосатый.
— Брось, усатый! Я наоборот хочу тебе добра, так что сейчас все сделаем! — отмахнулся от навязчивого кота Охотник.
— Вот что, — сказал юноша, — предлагаю сжечь их обоих — и отца, и тигра!
— Это почему? — нахмурился Петрович. — Хоронить убитого и убийцу вместе?
— Вот именно. Я тоже считаю, что не хорошо это — животное и человека вместе хоронить, — поддакнул глава поселения.
— Это был честный бой. И они убили друг друга в поединке! — настаивал на своем юноша. — Кроме этого, как мы их по-вашему разделим? В процессе разложения они и так перемешались. А огонь все очистит. Вот на Бородинском поле, в одна тысяча восемьсот двенадцатом году, уже зимой — после отступления французов — на одних кострах сжигали: и мертвых солдат, и лошадей.
— Я согласен, — кивнул Петрович, — если их разделять, то мы будем долго возиться с этим.
— Если вы не против, то мне чего возражать-то? — согласился, наконец, с мнением большинства старик. — Но как мы их на костер переместим? Будем ломать по частям? Это как-то нехорошо.
— Нет! — вмешался Охотник, который размышлял над этим всю дорогу из Москвы. — Мы просунем под них несколько жердей, поперек того, как они лежат. А потом — параллельно тем жердям — просунем еще по одной с каждой стороны. Получится что-то типа носилок. Мы их поднимем, нас как раз четверо, и перенесем на бревна костра. А потом подожжем.
Так и поступили. С трудом подняв все, что осталось от двух соперников, при этом отворачивая носы от ужасного запаха гниющей плоти, они перенесли останки на сложенные бревна. Уже смеркалось. Минерализовав зону шириной в несколько метров возле кострища, путем ее вскапывания, чтобы не зажечь траву, они выстроились в ряд и дали троекратный залп из ружей — в память о погибшем офицере.
Облив останки и бревна принесенным с собой именно для этих целей бензином, они подожгли погребальное ложе двух бойцов. Пламя вспыхнуло, и, быстро распространившись по бревнам, с гулом заревело.
— Хорошо что ветра нет, — сказал старик, — а то точно подпалили бы тайгу.
Все сели ужинать. Перед этим в ручье, который тек неподалеку, долго и тщательно отмывались от едкого трупного запаха. Сначала, пока совсем не стемнело, помылась Маша, а когда она вернулась, ушли мужчины, оставив ее сторожить костер.
Поели молча и без энтузиазма. Понятно, что несмотря на долгую дорогу и тяжелую работу на месте схватки тигра и Охотника, желания есть не было абсолютно. Да и запах горелой плоти от костра аппетита не прибавлял. Одно утешало, что дым от костра разогнал весь таежный гнус. Потом все улеглись спать, оставив одного дежурного, но сговорившись предварительно, что будут подменять друг друга.
Утром костер практически догорел. В пепле и углях виднелись остатки обугленных костей человеческого и тигриного черепов, а также других костных фрагментов.
— Набирай пепел в кувшин, — обратился к юноше глава поселения, после того, как они позавтракали. — Мы выроем могилу, захороним там все, что от них осталось, а потом прольем водой угли, чтобы огонь, не дай Бог, не вспыхнул снова.