Но довольно скоро Саурону начало казаться, что он имеет дело с непроницаемым наглухо закрытым сосудом, из которого нельзя отпить ни капли, не разбив его. Он отчаялся. И отчаяние толкнуло его на последний шаг. Он думал, как погасить свет, который хранил в себе Манвэ, и погрузился в глубины своей долгой памяти, отсчитывающей дни с начала Первой Эпохи, после чего вспомнил о том, как вала Мелькор сбежал в Эндорэ, заставив майа Унголиант пожрать весь свет мира. Клыки его обнажились в улыбке. — Что ж, — объявил он Манвэ, — если ты не желаешь открыться мне, я ввергну тебя в объятия вечной тьмы, отдав тебя Унголианте. Она выпьет весь твой свет, а пауки, её многочисленной потомство, сожрут оставшееся. Я же буду взирать на твою казнь свысока. И по его приказу несколько огненных демонов. рассыпая искры и обжигая белоснежные перья, выволокли Манвэ наверх, на высокий уступ скалы, под которым чернело бездонное ущелье, на дне которого жила тьма этого мира, Унголиант, принявшая облик огромного паука. Саурон последовал за ними, затем приблизился к Манвэ с прощальными объятиями. — Прощай навсегда, — он обнял Манвэ, а затем, заломив его крылья, надрезал на них сухожилия, чтобы Манвэ не смог взлететь вместе со своими цепями. Раздался короткий вскрик, мелькнула белая тень... Саурон глядел, как белая пушинка погружается в бездну.
Манвэ огромными широко открытыми глазами смотрел в бездну. Кажется, скоро на её дне должны оказаться острые камни, о которые он разобьется — и он заслонил себе взор крылом. Если бы он держал глаза приоткрытыми, то увидел бы, что непроглядная тьма не бесконечна и не бесплотна. Она медленно обретала плотные очертания. У нее вырастали длинные лапы с острыми когтями на концах. Она поглотила его, и сияющих холодный свет показался ей невыносимым, как если бы она попыталась проглотить уголь; но ей удалось потушить его, и он погас. Со всех сторон к поверженному майа сползались гигантские пауки. Боль от удара была настолько сильной, что он потерял сознание, но когда очнулся, увидел их длинные лапы и бледные животы, похожие на гигантские курдюки с водой. Они свисали над ним, опутывали его белыми нитями, быстро крутили своими когтями, и их жвала щелкали, обдирая плоть с его крыльев. К телу им было не подступиться: оно обжигало, как и положено свету Валинора, и темным тварям было больно. То, что не погасила сама Унголиант, прикончили они, и дух Манвэ ослаб. Он лежал, слабо подрагивая, но более ничем не отзываясь ни на холодные порывы ветра, что несли пыль по дну ущелья, ни на паучьи попытки себя прикончить. Пауки медленно расползались в разные стороны, сквозь темную пелену виднелось тусклое солнце, встававшее над этим проклятым краем земли, и темные твари спешили убраться в глухие щели. Манвэ хотел умереть. Холодно ему не было: он не чувствовал ничего, кроме обжигающей боли, от которой задыхался.