Глава 9
Сил противиться было всё меньше, а Мелькор был жесток. Он был спокоен, окутан мраком и холодом. За окном тёмной цитадели бушевала зима, здесь же в покоях уютно горел огонь. Тёмный вала разглядывал руки светлого, приходя в раздражение. Его острого ума не хватало на то, чтобы понять, чем нанесены эти раны. Это были как будто укусы, но какой-то странной формы. То ли скобками, то ли крючком выдирали мясо. Часть плоти отсутствовала, обнажая кости, но кровь почти не шла. — Твои руки бесполезны теперь, — отстранёно заметил Мелькор. Манвэ отпрянул и спрятал их за спину, а потом всё же выпрямился, глянул на брата с вызовом (на самом деле затравленно и жалко) и протянул руки вперёд, на стол, ожидая удара. Но его не последовало. Мелькор медленно уничтожал разъедающий раны паучий яд, чему способствовал целебный настой. Процесс казался светлому изощренной пыткой, и он часто вскрикивал, хотя никогда раньше не согласился бы обнажить перед братом собственную слабость. — Это правильно, — тёмный вала пропитал кусочек ткани настоем и приложил к ране, очищая её. — Кричи и станет легче. Лечение, увы, продолжалось долго, поскольку пауки терзали не одни только кисти рук, а изранили всё его тело. Манвэ казалось, что их острые когти всё ещё терзают его, и бессознательно рвался так, что его не удержал бы никто, кроме, может, Тулкаса и самого Мелькора, который с редким терпением продолжал. Доходило до того, что само появление Мелькора вызывало у Манвэ рефлекторные спазмы. Его выворачивало от боли, и он отворачивался со смущением. Мелькор же оставался бесстрастен. Наверное, ему стоило быть добрее и ласковее — но изображать нежность Мелькор не умел, хоть и считался отцом всякой лжи. Однажды он пожаловался Варде: — Мне кажется, я только вызываю у него страх вместо того, чтобы исцелять. Да, тело его оправится. Но разум? Ему нужна ты и твоя доброта. А я, похоже, разучился лгать и притворяться. — Что ж, я не стану отказывать ему в милости. Мне и в самом деле безмерно жаль, — кивнула Элентари. Её объятия на время успокоили Манвэ, и при ней он не чувствовал постоянной опасности, как было в случае с Мелькором. Но кошмары так и не исчезли. И даже Варда не смогла справиться с истерикой. Манвэ бился в её руках, пытался содрать повязки, призывал не пачкаться об него, растравлял раны и пачкал кровью постель. — Так! Что тут происходит? — Мелькор вышел из спальни. Не зря же он выделил ему покои, смежные с их собственными. Услышав окрик, Манвэ сжался, закрывая голову руками. — Отвечай! — Она… Она… Снова их ест, — и он попытался дотянуться до ран на спине, расцарапывая их. — Кто она? — резко спросил Мелькор. — Унголианта, — и Манвэ умолк, опустив голову. Сил на продолжение у него не осталось. В миг ясного сознания он спросил себя: в сущности, что он бьётся-то? Для того чтобы сходить с ума от боли и одиночества? Чтобы просыпаться в мокром белье? Чтобы тяготить Мелькора, как он сам тяготился им когда-то? Не сказать, что он не хотел жить, хотел и даже очень, но сейчас он хотел тепла и покоя, а ещё — немного сочувствия. Странно, ведь и Мелькор тогда (теперь казалось, что очень давно) хотел того же, но Манвэ хотел показать свою принципиальность. А теперь он наказан. Манвэ обнял себя тонкими руками, прикрыл глаза и, вытянувшись, замер, но всё же задрожал и выглядел так жалко, что старший брат, взглянув на него, вздохнул. Неизвестно, о чём он подумал, но аккуратно натянул одеяло на брата и тихо сказал: — Тебе стоит немного отдохнуть, твой сон буду беречь я, — и он остался, даже слегка обнял светлого вызывая безудержные слёзы и стоны.