Министры, ведомо ли вам, что вы творите? Видите ли вы, куда идете? Нет!
Я вам это скажу.
Вы требуете, чтобы мы утвердили эти законы, вы вырываете согласие на них у большинства, но не пройдет и трех месяцев, как вы убедитесь, что они совершенно бесполезны для вас, более того — что они еще и ухудшают ваше положение.
Как только вы попытаетесь провести выборы, как только вы примените на практике изуродованное вами избирательное право, как бы вы ни брались за это дело, реакция — это можно с уверенностью предсказать — неминуемо потерпит поражение. Вот что можно сказать в связи с вопросом о выборах.
Что касается прессы, наследие разоренных и умерщвленных газет пойдет впрок тем газетам, которые сохранятся. Вы находите, что газеты чересчур злы и чересчур сильны! Что ж, ваш закон принесет замечательные плоды! По прошествии трех месяцев вы удвоите силу газет. Правда, вы удвоите также и их ярость. (Возгласы: «Правильно! Правильно!» Сильнейшее волнение в зале.)О, государственные мужи! (Смех в зале.)
Вот что можно сказать по поводу газет.
Что касается права собраний — прекрасно! Народные сходки растворятся в тайных обществах. Вы заставите вернуться в эти общества тех, кто хотел их покинуть. Таково будет неизбежное противодействие. Вместо публичных собраний в зале Мартель или зале Валентино, на которых вы присутствуете в лице полицейского комиссара, вместо собраний под открытым небом, где страсти умеряются, вы будете иметь повсюду скрытые очаги пропаганды, где будет господствовать ожесточение, каждая идея будет принимать характер непреодолимой страсти, а гнев выльется в ненависть.
Вот что можно сказать о праве собраний.
Итак, ваши же собственные законы обернутся против вас, вам будет нанесен удар вашим же оружием! Основные принципы демократии поднимутся против вас со всех сторон; преследуемые, они станут могучими; разгневанные, они станут страшными для вас. (Движение в зале.)
Вы скажете: «Опасность усиливается».
Вы скажете: «Мы нанесли удар по всеобщему избирательному праву, и это нам не помогло. Мы нанесли удар по праву собраний, и это нам не помогло. Мы нанесли удар по свободе печати, и это нам не помогло. Надо выкорчевать зло с корнем».
И тогда, находясь во власти непреодолимой силы, подобно одержимым, которые действуют не по своей воле, а влекомы самой неумолимой логикой — логикой уже содеянных ошибок (возглас: «Браво!»),повинуясь роковому голосу, который будет толкать вас все дальше и дальше, — как вы поступите тогда?
Но тут я останавливаюсь.
Я принадлежу к числу тех, кто призван предостерегать, но я считаю себя обязанным умолкнуть, когда предостережение может быть воспринято как оскорбление. И сейчас я говорю лишь от сознания долга и с чувством глубокого огорчения. Я не хочу заглядывать в будущее, которое, быть может, слишком близко. (Сильное волнение в зале.)Я не хочу опережать события и строить какие бы то ни было мучительные догадки о последствиях тех ошибок, которые вы уже начали совершать. Я останавливаюсь. Но я не могу не сказать, что ужас охватывает честных граждан, когда они видят, что правительство устремляется по наклонной плоскости вниз, прямо в пропасть!
Я не могу не сказать, что мы уже не раз видели, как правительства спускались по наклонной плоскости, но никто еще никогда не видел правительства, которое сумело бы взобраться по ней обратно.
Я не могу не сказать, что мы — не правительство, а всего только нация — по горло сыты глупостями, провокациями, реакцией, нелепостями, совершаемыми от чрезмерной ловкости, и безрассудствами, совершаемыми от чрезмерной мудрости. Мы по горло сыты людьми, которые губят нас, прикидываясь нашими спасителями. Я не могу не сказать, что мы не хотим больше революций. Я не могу не сказать, что тогда как прогресс будет благотворен для всех, революции уже не будут благотворны ни для кого. ( Зал встречает эти слова живейшим одобрением.)
Ах! Как необходимо, чтобы это стало ясно всем! Пора покончить с этими вечными пустыми декларациями, под прикрытием которых посягают на наши права, на всеобщее избирательное право, на свободу печати и даже — как показывают некоторые случаи произвольного толкования регламента — на свободу трибуны.
Что до меня, то я никогда не устану повторять, используя для этого любой случай, что при современном состоянии политических дел если и есть в Национальном собрании сторонники новой революции, то сидят они не по эту сторону. (Оратор показывает на левое крыло Собрания.)
Существуют истины, которые надо неустанно повторять, на которые надо вновь и вновь обращать внимание страны; в настоящий момент анархистами являются сторонники абсолютизма, а революционерами являются реакционеры! (Возгласы «Правильно! Правильно!» слева. Все Собрание охвачено непередаваемым возбуждением.)
Что же касается наших противников — иезуитов, этик ревнителей инквизиции, этих террористов от церкви (аплодисменты),для которых Девяносто третий год является неизменным и единственным аргументом в их споре с людьми 1850 года, то им я могу сказать следующее.
Бросьте колоть нам глаза террором и теми временами, когда говорили: «О, горний дух Марата! О, горний дух Иисуса!» Мы больше не отождествляем Христа с Маратом, но мы не отождествляем его и с вами. Мы не отождествляем Свободу с Террором, но мы не отождествляем и христианство с обществом Лойолы. Мы не отождествляем крест бога-агнца и бога-голубя со зловещим знаменем святого Доминика; мы не отождествляем также богочеловека, казненного на Голгофе, с палачами Севенн и Варфоломеевской ночи, с вешателями, подвизающимися в Венгрии, в Сицилии и в Ломбардии (сильное волнение в зале);мы не отождествляем религию, нашу религию, проникнутую духом мира и любви, с этой мерзкой сектой, всюду маскирующейся и всюду разоблаченной, сектой, раньше проповедовавшей цареубийство, а ныне проповедующей угнетение народов (возгласы: «Браво! Браво!»),сектой, приспосабливающей свои подлости к духу времени, осуществляющей с помощью клеветы то, чего она сегодня уже не может добиться с помощью костров, убивающей репутации, так как она теперь уже не в силах сжигать людей, шельмующей наш век, так как теперь ей больше не дозволено истреблять народ, с этой гнусной школой деспотизма, клятвопреступлений и лицемерия, которая с елейным видом распространяет отвратительные идеи, котор аяпримешивает к евангельскому учению проповедь истребления и вливает яд в чашу со святой водой! (Долго не прекращающееся движение в зале. Голос справа: «Оратора надо упрятать в Бисетр!»)
Господа, поразмыслите над всем этим как патриоты, как люди разума. Я обращаюсь сейчас к тому истинному большинству, которое не раз проглядывало из-под мнимого большинства, к тому большинству, которое воспротивилось пункту о заключении в крепость в законе о ссылке и отказалось придать этому закону обратную силу, к тому большинству, которое недавно перечеркнуло закон о мэрах. Именно к этому большинству, которое может спасти страну, обращены сейчас мои слова.
Я не надеюсь убедить авторов теорий о твердой власти, которые преувеличивают ее значение и тем самым компрометируют ее, которые мастерски организуют провокации, для того чтобы затем вволю угнетать народ (смех и возгласы «Браво!»),и которые, на том основании, что они вырвали несколько тополей из мостовых Парижа, считают себя в силах выкорчевать печатное слово из сердца народа. (Возгласы: «Браво! Браво!»)
Я не надеюсь убедить ни этих государственных деятелей прошлого, страдающих вот уже тридцать лет застарелыми политическими недугами, ни тех людей, которые пылко предают анафеме всю прессу без разбора, не снизойдя даже до того, чтобы отделить добропорядочную ее часть от злонамеренной, и которые утверждают, что самая лучшая газета не стоит самого плохого проповедника. (Смех в зале.)
Да, я отворачиваюсь от этих людей, стоящих на крайних позициях и глухих к голосу убеждения. Я заклинаю вас, законодателей, порожденных всеобщим избирательным правом и сознающих, несмотря на принятый недавно пагубный закон, свое высокое происхождение, я заклинаю вас признать и провозгласить торжественным вотумом, вотумом, который прозвучит как приговор, могущество и священную неприкосновенность мысли. Покушение на прессу означает непосредственную угрозу для общества. (Возгласы: «Правильно! Правильно!»)Какой удар собираются нанести идеям при помощи такого закона, что хотят сделать с ними? Придавить их? Но они несгибаемы. Ограничить их? Но они бесконечны. Задушить их совсем? Но они бессмертны. (Долго не прекращающееся волнение в зале.)Да! Они бессмертны! Был случай, когда один депутат правой отрицал это, как вы, вероятно, помните; в своей речи, произнесенной в ответ мне, он воскликнул тогда, что бессмертны не идеи, а догматы, потому что идеи, по его словам, исходят от людей, тогда как догматы исходят от бога. О! Идеи тоже исходят от бога. И не в обиду будь сказано этому клерикальному оратору… (Резкие выкрики справа. Г-н де Монталамбер проявляет беспокойство.)