– Дальше! – лихорадочно говорил Леденев, оживая надеждою. Он быстро протянул карту капитану. – Сколько?
Капитан, наклонившись над столом, предостерегающе грозил сам себе пальцем.
– Эй, Женька, Женька!.. Зарываешься, брат! Сто рублей проиграл, еще, каналья, проиграешь!
Леденев нетерпеливо переспросил:
– Сколько ставите?
Капитан исподлобья взглянул на Леденева, и опять в его пьяных глазах пробежала насмешка.
– По банку! Леденев роздал карты.
– Вам еще надо?
– Дайте.
Капитан взял одну карту, другую и покрутил головою.
– Только подгадил себе!
Леденев дрожащими руками стал открывать свои карты: дама, король, десятка, – форменный «жир», ни одного очка! Капитан взял весь банк на два очка.
– Довольно! Пора ехать! – пробормотал он и встал. Он горстями брал со стола кучи денег и неверными руками пихал их в карманы брюк и шинели.
– До свидания! – Ни на кого не глядя, нахлобучил папаху и, шатаясь, с торчащими из кармана скомканными кредитками, вышел.
Леденев сидел с пыльно-серым лицом. Все украдкою поглядывали на него. И у всех на душе было странно от мимолетного появления незнакомого офицера. Прошло и исчезло что-то лохматое, шатающееся, с смутно различаемым взглядом, и никто даже не мот себе представить, какое у него было лицо.
Игра продолжалась, но капитан унес с собою все счастье Леденева. Ставки его бились, банки расхватывались. И Резцов давно уже перестал видеть в этом случайность: неодолимый рок наложил на Леденева свою тяжелую руку, и всякий мог теперь пользоваться случаем. И все пользовались. Даже Волков почти перестал гадать и уверенно делал большие ставки. Катаранов, смеясь, перебросил Леденеву через стол занятые у него и отыгранные им двести рублей.
А Леденев все продолжал играть, и ясно было, что он готов поставить последнее, лишь бы отыграться. Он тяжело дышал и тщетно старался проглотить густую, вязкую слюну.
Вошли два артиллерийских офицера и тоже стали копаться в наваленной одежде. Один сказал:
– Нет папахи моей… Куда она завалилась?
– Тут сейчас был один офицер, тоже искал папаху, – не вашу ли он взял? – отозвался батальонный.
Леденев, с злыми глазами, поднял голову.
– Господа, посмотрите там, не пропала ли, чего доброго, и моя папаха! – Голос его был такой хриплый, что артиллеристы с удивлением оглянулись. – Зачем вы талию трогаете?! – вдруг закричал он на Волкова, который потянулся было погадать на колоде.
– А вам что за дело?
– Талии потрудитесь не трогать, ею мечут! Вас сегодня раз уж поймали на этом!
Голос Леденева был грозным рокотом, рвавшимся на оскорбление, на скандал. Волков вскочил.
– Что-о-о?!
Товарищи с трудом успокоили их.
Офицеры разошлись во втором часу, а перед зарею в полк пришла телефонограмма с приказом немедленно выступить на позиции, на поддержку теснимым ромода-новцам.
В предрассветных сумерках солдаты молча и сосредоточенно шагали по дороге; сквозь глухой топот ног изредка слышалось покашливание, или штык звякал о штык. А вдали непрерывно трещала ружейная стрельба и спешно бухали пушки.
Резцов шел возле своей полуроты, пристально вглядывался вдаль и давил бившую его нервную дрожь. Небо на востоке светлело, над ракитовою рощею вспыхивали огоньки шрапнелей, и полк направлялся прямо туда.
Шедший перед ротою Катаранов остановился и подождал Резцова.
– Василий Петрович, спички есть у вас? Дайте закурить… Отаоибочко!
Его глаза опять горели лукаво-задорным, веселым огоньком, как тогда, когда он проигрывал последние деньги, и опять все его серое лицо освещалось этим милым светом.
И Резцову вспомнилось все, что было сегодня ночью, – вспомнилось загадочное появление темного офицера без лица, загадочные пути случайности…
Перед рощею, сажен за двести от них, резко сверкнул в воздухе огонек, донесся треск разорвавшейся шрапнели, – звук, остро и тонко завиваясь, хлопнул и замер. Шедший рядом унтер-офицер сказал:
– Ишь подлые! Сквозь ночь видят, все равно что кошки!
Сверкнул другой огонек, третий, все ближе. Как будто кто-то невидимый издалека нащупывал их. Цепи молча рассыпались по полю.
Началась другая игра, огромная и грозная.
1904
В мышеловке
Была глубокая ночь. Ярко и молчаливо сверкали звезды. По широкой тропинке, протоптанной поперек каолиновых грядок, вереницею шли солдаты, Они шли тихо, затаив дыхание, а со всех сторон была густая темнота и тишина. Рота шла на смену в передовой люнет. Подпоручик Резцов шагал рядом со своим ротным командиром Катарановым, и оба молчали, резцов блестящими глазами вглядывался в темноту. Катаранов, против обычного, был хмур и нервен; он шел, понурив голову, кусал кончики усов и о чем-то думал.