Первой на собрание пришла тетка Настасья Звонкова, Ромашкина мать, в потертой одежонке из «чертовой кожи», с большими серыми заплатами на локтях и в платке из конской зеленой попоны.
Но и в заплатанной одежке и грубом платке Ромашкина мать была статная и красивая. Только горе проложило глубокую морщину на ее крутом лбу и тронуло сединой ее черные волосы, расчесанные на прямой пробор.
Потом пришла тетка Дарья Соколова, худенькая, рыжеватая, с набухшими веками. Держась за ее юбку, рядом шагал самый младший из ее ребятишек, трехлетний Сенька. Дарья шла, засунув руки в рукава ватника, и не поднимала глаз, словно думала какую-то непосильную думу. Она недавно получила извещение, что муж ее погиб в бою за Ржев.
Пришел легким шагом маленький старичок Митрич, пришла тетка Антонина Солонцова, Женькина мать. Горе она несла вместе со всеми: и мерзла в лесных ямах, скрываясь от врагов, и голодала, и задыхалась зимой в риге от тесноты и дыма. Но не сдалась. Улыбка так и мелькала на ее лице — в глазах, в морщинах у рта, в ямочках на щеках…
Тяжело ступая в своих новых сапогах, пришел дед Мирон. Быстрым шагом догнала его худая, смуглая, синеглазая Стенькина мать, тетка Елена…
Гурьбой, толкаясь и смеясь, собрались молодые девушки и стали в сторонке.
Не отстала и бабушка Вера. Она была всех нарядней — в черном плюшевом салопе и в большой шали с бахромой. Бабушка Вера была догадлива — успела все свое добро на себя надеть. И с тех пор так и не снимает, хоть и тепло подступило, хоть и жарко ей становится под косматой шалью…
Подождали, когда соберутся остальные колхозники. А когда все собрались, разместились на бревнышках, на чурбаках, тихонько вышла и стала сзади Грунина мать, маленькая тихая женщина в низко повязанном голубом платке.
Председатель, опершись обеими руками на свою палку, посмотрел на одного, на другого.
— Ну, что делать-то, бабы? Каждый день сейчас — золото, а мы это золото попусту теряем. Сей овес в грязь — будешь князь. А у нас поле подсыхает. Семян дали нам сортовых, шатиловских. Не загубить бы урожай…
— Копать надо, — твердо сказала тетка Настасья, — не терять время.
— Копать? Лопатами? — слегка всплеснула руками тетка Анна Цветкова, Раисина мать. — Поле — копать?
Но тут сразу подхватило несколько голосов:
— А что ж — глядеть, как поле сохнет? Весну упускать? Ждать теперь некогда! Некогда ждать!
— Да ведь сроду лопатами поле не копали…
— Не копали — значит, нужды не было. А теперь нужда подошла.
И порешили: пока дадут лошадей да пока придет трактор, копать поле под овес заступами.
Невиданная, трудная это была работа. Заступов понабрали по соседним деревням и начали вскапывать поле. А поле — это не грядки на огороде, поле меряют гектарами. Копали все — и старые и молодые, и больные и здоровые. Крестьянское сердце не терпело — на дворе весна, а поле лежит не пахано!
Копали с утра до обеда. После обеда приходили снова и копали дотемна. А в обеденный перерыв выходили на поле ребятишки.
Бригадиром выбрали Груню.
Это произошло для нее неожиданно и как-то само собой.
Мать послала ее созвать ребятишек:
— Собери их, да приходите к нам в поле. Будете сорняки из земли выбирать.
Поле, подернутое сизой прошлогодней стерней, широко разлеглось по отлогому склону. Верхним краем оно взбегало к самой опушке сквозистой березовой рощи. А нижний край его извилисто и мягко припадал к берегам маленькой речушки Вельги, которая журчала и поблескивала среди невысоких зарослей ивняка.
Ребятишки вышли на опушку рощицы. Колхозники копали землю, растянувшись по полю вереницей. Они начали копать от рощицы, отступая вниз, и этот край поля уже чернел тяжелыми влажными комьями только что поднятой земли.
Работали молча. Только слышно было, как неумолчно щебечут птицы во всех кустах, как журчит внизу веселая Вельга и как шурхают заступы, взрезая землю. Время от времени то один, то другой нагибались к пласту, вытаскивали длинное волокнище пырея или хрусткий, как сахар, корень молочайника и отбрасывали в кучку.
Увидев ребятишек, женщины приостановились и, опершись на заступы, разогнули спины.
— Молодая бригада пришла! — сказала с улыбкой чернобровая тетка Антонина. — Помогать, что ли, пришли?
— Помогать, — сказала Груня и подошла поближе. — Мамка велела!
— Неужто копать?
— Ой, помощнички! Завязнете в земле — вытаскивай вас, — засмеялись женщины.
Но Грунина мать не смеялась. Пользуясь остановкой, она сняла развязавшийся платок, поправила волосы и сказала: