Глядя в ясные серо-голубые глаза Элен, слыша ее твердый, уверенный голос, я готова была согласиться с ней. Впервые в жизни я поверила, что моя хромота – может быть, только может быть – действительно не имеет значения. Она не влияет на то, кто я, на то, кем я могу стать.
– Да, – ответила я, и голос у меня был такой же твердый, как у самой Элен.
Элен выпустила мои плечи, взяла щетку и снова приступила к мучительной процедуре распутывания моих волос.
– Хорошо. Да и зачем нам вообще беспокоиться о замужестве? Даже если ты захочешь выйти замуж – зачем это тебе? Посмотри, какая у нас подобралась компания: я, ты, Ружица, Милана. Мы будем иметь профессию, у нас будет своя интересная жизнь – здесь, в Швейцарии, где у людей широкие взгляды на женщин, на умственные способности и на разные народы. Мы будем вместе, и у нас будет работа. Мы можем идти не по проторенной дороге.
Я задумалась. Слова Элен показались мне почти революционными (что-то в них напоминало богему в описании герра Эйнштейна), хотя это и было то будущее, к которому мы все стремились.
– Ты права. Зачем нам это? Какой резон в наше время влюбляться и выходить замуж? Может быть, нам это больше не нужно.
– Вот это правильно, Милева. Как весело мы заживем! Днем будем работать – заниматься историей, или физикой, или преподаванием, а по вечерам и в выходные дни устраивать концерты и ходить в походы.
Я представила себе эту идиллию. Возможно ли такое? Может ли меня ожидать счастливое будущее – с интересной работой и дружбой?
Элен продолжала:
– А что, если нам заключить договор? В будущее вместе?
– В будущее вместе!
Мы пожали друг другу руки, и я сказала:
– Элен, пожалуйста, называй меня Мицей. Так меня зовут родные и все, кто хорошо меня знает. А ты знаешь меня лучше, чем любой другой.
Элен улыбнулась и ответила:
– Сочту за честь, Мица.
Со смехом вспоминая прошедший день, мы с Элен закончили причесывать друг друга. Теперь можно было идти ужинать. Наши непослушные волосы были укрощены, и мы, взявшись за руки, спустились по лестнице. Увлеченные жарким спором о том, какое из обычных блюд будет подано в этот вечер (мне хотелось белого вина со сливочным вкусом и блюда из телятины – Zürcher Geschnetzeltes, а Элен – решти с беконом и яйцами), мы не сразу заметили, что внизу, у лестницы стоит фрау Энгельбрехт и поджидает нас. Вернее, меня.
– Фройляйн Марич, – проговорила она с явным неудовольствием, – полагаю, к вам господин с визитом.
За спиной фрау Энгельбрехт послышалось тихое покашливание, и из-за этой спины шагнула вперед чья-то фигура.
– Простите, мадам, но я не с визитом. Я сокурсник.
Это был герр Эйнштейн. Со скрипичным футляром в руках.
Он не стал дожидаться, когда его пригласят.
Глава пятая
4 мая 1897 года
Цюрих, Швейцария
– Господа, господа! Неужели никто из вас не знает ответа на мой вопрос?
Профессор Вебер расхаживал по аудитории, упиваясь нашим невежеством. Мне было непонятно, почему преподаватель так радуется неудачам своих студентов, и это вызывало неприятное чувство. То, что меня назвали «господином», задевало гораздо меньше. За эти месяцы я уже привыкла к постоянным шпилькам Вебера, от пренебрежительных высказываний о восточноевропейцах до неизменных обращений ко мне в мужском роде. Единственное, чего мне хотелось, – чтобы лекции Вебера были похожи на лекции других профессоров: те, как устрицы, распахивали свои раковины, открывая самые блестящие жемчужины.
Я знала ответ на вопрос Вебера, но, как обычно, не решалась поднять руку. Я оглянулась по сторонам, надеясь, что ответит кто-нибудь еще, но у всех моих сокурсников, включая герра Эйнштейна, локти словно приклеились к столам. Почему же никто не поднимает руку? Может, это из-за небывалой жары их так разморило. Было и впрямь неожиданно жарко для весны: я видела, что, несмотря на открытые окна в аудитории, герр Эрат и герр Коллрос обмахиваются импровизированными веерами. На лбу моих сокурсников выступили бисеринки пота, и на их пиджаках я заметила влажные пятна.
Почему это так трудно – поднять руку? Я ведь несколько раз уже отваживалась на это, хотя тоже не без труда. Я слегка встряхнула головой, и тут меня настигло воспоминание. Мне было семнадцать лет, и только что закончился мой первый урок физики в мужской обергимназии в Загребе, куда папе удалось устроить меня после окончания школы в Нови-Саде, в обход закона, запрещающего девочкам в Австро-Венгрии посещать учебные заведения выше начальных: он подал прошение властям, и для меня сделали исключение. Чувствуя облегчение и радостное волнение после этого первого дня, когда я решилась ответить на вопрос преподавателя, и ответ оказался верным, я вихрем вылетела из класса. Дождалась, когда почти все разойдутся, и коридор опустеет. Вдруг у меня за спиной возник какой-то мужчина и толкнул меня в другой, тускло освещенный коридор. Неужто он так спешил, что не заметил меня?