Кое-что Марк привёз ещё до разговора с врачом, санитарка внесла пакет, поставила его возле тумбочки. Только вот... Сил, чтобы в него залезть, не было совершенно. Я так и продолжала лежать, то погружаясь в свинец, то из него выплывая. Боль концентрировалась, растекалась, снова собиралась где-то глубоко внутри. Странным было другое — к ней не было ненависти, мне не хотелось избавиться от неё. От обезболивающего я отказалась.
Уже вечером, когда стемнело, Марк приехал ещё раз и... пришёл в отделение.
— Ты что не человек? — возмутился он перед охранником. — У меня жена лежит, не может себя обслужить.
Нам повезло. Марка пропустили.
Правила были нарушены, но угрызений совести я не испытывала. Конечно, нас предупредил семейный врач, как страшно принести заразу к больным. Почему нельзя нарушать карантин. Как это важно следовать правилам. Любая попытка покашлять, чихнуть вызывала острую боль, инфекция могла доставить неимоверные сложности. Мы рисковали здоровьем, но ситуацию меняли два «но».
Мы ответственно следили за собой (замер температуры, маска, дистанция), а у соседки в палате постоянно дежурили родственники. За всё время я насчитала человек семь. Ночевала одна, днём сидела другая, и так по какому-то графику. Они тоже могли принести болезнь. Но вирус мог прийти в больницу из приёмного покоя, с любым новичком, даже случайно с врачом. Понимание, что ты на самом деле инфекцию не контролируешь, позволило спокойно принять ситуацию.
Ещё я отметила сплоченность семьи, их внимательность и умение позаботиться о больном человеке. Внуки и дети соседки помогали не только бабушке-маме, но и мне, и ещё одной женщине. Помыть чашку, принести завтрак, угостить чаем.
В ситуации абсолютной беспомощности, при отсутствии мужа их забота оказалась спасением. В очередной раз повезло? А ведь можно было поступать по-другому. Например, запаниковать, испугаться заболеть, возмутиться, ворчать, чувствуя себя жертвой, больнушечкой.
Я встретила Марка с огромной радостью, понимая, что часть мучений закончится. Неудобная одежда, тесно, узкие закатанные рукава давят, не опустить, потому что мешает катетер. Марк привёз ножницы, чтобы разрезать бельё, если попытка снять его окажется неудачной. Но у нас всё получилось. Майка, свободная рубашка из хлопка, минус шерстяные колготы. Я смаковала это чувство облегчения в боли, выделила его и запомнила. Как свежий ветерок во время летней жары, когда находишься на солнцепёке.
Неожиданно пришла санитарка. Простынь, которой меня укрыли, оказалась пододеяльником. Немного нервничая при Марке, санитарка стала засовывать одеяло в пододеяльник. Немолодая, с проблемами глаз, плохо понимающая русский, женщина казалась уставшей.
Она вызвала во мне на тот момент разные чувства. Худшим, но более слабым, была лёгкая неприязнь за то, что я ей совсем безразлична. Каждый больной мечтает о внимании, он сознательно — жертва. Можно не прятаться, вынести наружу страдания. А жертвушек надо любить, ухаживать за ними, беречь. Ведь они мучаются от боли. Подумаешь, что помимо меня есть ещё целое отделение (возможно более тяжёлых больных)!
Я смотрела и думала... Кто она? Почему работает здесь? Сколько она зарабатывает? Не от хорошей жизни люди приходят сюда. Именно осознание, что человек на работе, устал и ничего мне не должен (по крайней мере, пока не поступит твёрдая, громкая просьба), заставило меня измениться.
— Марк, — обратилась я к мужу, — помоги, пожалуйста, с одеялом.
И он, конечно, помог.
Санитарка... (я так и не узнала её имя) выглядела по-настоящему сбитой с толку, растроганной. Её черты лица смягчились, в глазах появилось тепло. Всего-то нужно перестать быть эгоистами и развернуть угол зрения, чтобы понять... Тяжело всем, у каждого своя ноша, а твоя — не значит, что тяжелее чужой.
Хочешь что-то получить — отдай. Относись к другому так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Санитарка запомнила. Маленькая, ничего не значащая помощь оказалась чудесной для человеческого тепла.
Эта женщина через день помогла мне поднять спинку кровати. Конечно, я хотела другого — чтобы мне подложили подушку. Языковой барьер всё испортил. Полусидя я провела целых десять минут, пока не заискрило от боли. Взмолилась, санитарку вернули, опустили кровать. Больше я её ни о чём не просила. Но это было потом...