Полярники составили список, определявший порядок эвакуации на самолетах. Первыми должны были улететь женщины и дети, затем больные, слабые и те, без кого в лагере можно было обойтись. Список завершали самые необходимые люди: мотористы, обслуживавшие ледяной аэродром, радисты, врач. Последними льдину покидали Шмидт и капитан Воронин. Женщины запротестовали: «Почему нас отправляют в первую очередь? Мы требуем пересмотреть список». Нелегко было убедить их, что порядок эвакуации справедлив, и все на Большой Земле одобрят это решение.
В ожидании самолетов челюскинцы готовили аэродром. Подходящую площадку отыскали в пяти километрах от лагеря. Очистив ее от застругов и наторошенных гряд, полярники перетащили туда покалеченную «амфибию». Бабушкин и механики принялись за ремонт единственного лагерного самолета.
На льдине наступил «строительный сезон». Хитроумные «полярные робинзоны» оборудовали и утеплили палатки; в окна вставили стекла фотопластинок…
Арктика постоянно напоминала о себе. Хотя дрейф, уносивший лагерь на север, приостановился, льдина внезапно треснула. Образовались каналы шириною в несколько метров, и люди едва успели перетащить продовольствие ближе к палаткам. На пути к аэродрому появились полыньи, мороз затягивал их ледяной пленкой.
Каждая радиограмма из Чукотского моря сообщала новые подробности жизни полярников. Шла четвертая неделя существования ледового лагеря. С горячим интересом и сочувствием страна следила за отважными соотечественниками.
Пятого марта под вечер я, по обыкновению, отправился в Главное управление Северного морского пути. Накануне дежурный синоптик порадовал: «Возможно, завтра на Чукотке будет лётная погода…» Войдя в операционный зал радиобюро, я в первое мгновение не уловил особого возбуждения на лицах радистов.
— Как нынче погода?..
— Ляпидевский вылетел в лагерь! — ответил флегматичный начальник радиобюро с несвойственной ему живостью. — Ждем сообщений из Уэллена.
Вскоре мы узнали подробности. В тот день над Уэлленом выглянуло солнце. Стоял сорокаградусный мороз. Кренкель передал на материк свои координаты: 68 градусов 22 минуты северной широты, 173 градуса 10 минут восточной долготы… Двухмоторный «АНТ-4» шел над необъятными полями наторошенных льдов, сверкавших мириадами искр. Истекал второй час полета, когда на снежной белизне появились какие-то пятна и черточки, не похожие на трещину или разводье. Ляпидевский пригляделся. «Да это палатки!.. Вот и аэродром, «амфибия» Бабушкина…» Три небольших фигурки торопливо расстилали посадочный знак Т. Виднелась группа людей, перебирающихся через трещину. «Пассажиры?.. Площадка чертовски мала, но выбора нет — надо садиться!..»
К самолету бегут трое. Механики Погосов, Валавин и Гуревич живут на аэродроме; они приглашают летчиков в свою скромную палатку. Гостей с Большой Земли угощают горячим какао, наперебой расспрашивают о новостях. Потом все принимаются разгружать подарки Уэллена: аккумуляторы для радиостанции, масло для «амфибии», мороженую тушу оленя «для всех»…
Из лагеря прибежали Шмидт, Воронин, Бабушкин. Ляпидевский передает командованию письма и сигнальный код.
— Вас не смущают маленькие размеры площадки? — спрашивают у командира «АНТ-4».
— Надеюсь, взлетим…
Машину подтягивают к крайнему углу площадки. Окруженные толпой провожающих, появляются женщины. «До скорой встречи, друзья!»
Полный газ, короткий разбег, и самолет взмывает над ропаками. Прощальный круг над аэродромом, традиционное покачивание крыльями, и Ляпидевский кладет машину на обратный курс. Впереди — материк, мыс Сердце-Камень… Встречать самолет вышло все население Уэллена. Кренкель успел передать туда, что «АНТ-4» взял первую группу челюскинцев — всех женщин и детей.
Радостная весть молниеносно распространяется по столице. В редакцию невозможно дозвониться, заняты все телефоны: москвичи лично хотят получить подтверждение об успешном полете. С трудом удается мне «прорваться». Получаю приказание: немедленно передать стенографисткам подробности рейса Анатолия Ляпидевского и биографию пилота.