— Там зимовал Амундсен на «Мод»?
— Правильно!.. Так вот эти двое организовали на Айоне временные метеорологический и гидрологический наблюдательные посты.
— Кто же заменил их на Шелагском?
— Оставшиеся полярники отлично справляются сами. А пункт на Айоне очень важен для навигации: мимо острова проходит много кораблей.
— А как зовут этих двух? — спросил я.
— Метеоролог Ситников и радист Литвинов.
— Имена неизвестны?
Еремеев порылся в пачке радиограмм.
— Есть… Литвинов Василий…
Василий Литвинов! Вот куда попал арктический радист, мой товарищ по плаванию на «Сталинграде» за челюскинцами… «Отыскался след Тарасов!».
Наши судовые радисты подготовили мне сюрприз. Вечером меня пригласили в, радиорубку:
— Можете переговорить со своим другом. Мы вызвали Айон…
Я приветствовал Литвинова и его товарища, интересовался, как они устроились на острове. Литвинов рассказал: «Живем, как в сказке о золотой рыбке — у самого синего моря… Правда, не в избушке, а в простой палатке. Проведем на Айоне четыре месяца, потом вернемся на Шелагский…» Я спросил: «Когда же на Большую Землю?» Литвинов отстучал: «Как-то об этом и не думается. Поживу еще: в Арктике, а на материке успею осесть под старость…»
Благородную инициативу и понимание государственных интересов проявляли не одни только полярники мыса Шелагского. В северной части Карского моря, почти у семидесятой параллели, находится островок Домашний; обычно он окружен непроходимыми льдами. Здесь, на этом далеком островке, жили и работали трое советских людей: супруги Харитонович и моторист Андреев. В эту навигацию их должны были сменить и вывезти на материк, но ни «Сибиряков», ни мощный «Ермак» не смогли пробиться к Домашнему. Узнав, что за ними собираются послать самолет, полярники запротестовали: «Специальный рейс обойдется слишком дорого; мы согласны провести на Домашнем еще один год, продуктов у нас хватит…» На острове Белый в дни, когда мимо архипелага Норденшельда шли караваны, молодая радистка Козловская бессменно держала круглосуточную вахту, обеспечивая связь с кораблями. Об этих людях писали столичные газеты, передавало московское радио, и отовсюду к ним текли теплые приветствия.
Мы приближались к конечной цели плавания. Проливом Лонга ледокол вышел в Чукотское море. Над побережьем сгустился туман. В серой мгле скрылись мыс Шмидта, Ванкарем, Колючинская губа — зловещая ловушка самолетов и кораблей. «Иосиф Сталин» двигался вдоль северного берега Чукотского полуострова.
Пять лет назад к этой далекой северо-восточной окраине СССР были прикованы мысли миллионов людей. В нескольких десятках миль севернее нашего маршрута на дне Чукотского моря лежит затонувший «Челюскин». Сюда слетались со всех сторон советские пилоты. Самолеты опускались в ледовом лагере и вывозили на материк людей, потерпевших бедствие.
Лишь пять лет миновало с того времени. В морях, где с величайшей осторожностью пробивался сквозь льды одинокий «Челюскин», теперь плавали десятки транспортных кораблей.
XII
В штабной каюте Еремеев переставлял на карте флажки. В центральной части Северного морского пути их оставалось уже немного: корабли уходили на запад и на восток.
В репродукторе звучал знакомый голос диксонского диктора. Полярный радиоцентр передавал новости. На юге страны идет уборка урожая… В Москве наступили жаркие дни, парки и сады переполнены… Столица готовится к международному юношескому дню…
Мне представилась Красная площадь, потоки молодых демонстрантов перед мавзолеем. Сильные, жизнерадостные, полные веры в будущее юноши; девушки в нарядных платьях, с букетами цветов. Счастливая, торжествующая молодость… На левом крыле мавзолея, рядом с членами правительства, — Чкалов и Папанин…
Это было год назад. Мы спустились тогда вдоль Кремлевской стены к улице Горького. Чкалов горячо делился своими впечатлениями, вспоминал девочку-крошку, поднявшуюся на крыло мавзолея и искавшую Иосифа Виссарионовича Сталина, чтобы отдать ему букетик цветов…
У гостиницы «Москва» Чкалов распрощался и уехал домой. Еще раз я встретил его поздней осенью, и это было последнее мое свидание с человеком, которого народ назвал великим летчиком нашего времени…
Несчастье произошло пятнадцатого декабря. В три часа дня мне позвонил встревоженный товарищ-журналист: