– Какое это имеет отношение к тому, что ты хочешь закрыть мои кредиты?
– Наверное, дело в том, что, когда я сказал тебе, что хочу это сделать, я был не совсем честен. Так вот, я собираюсь быть полностью честным. Я не верю в любовь с первого взгляда, но, когда я увидел тебя в кофейне, произошло что-то очень близкое к этому. Я хотел – нет, мне нужно было – узнать тебя, поэтому я рискнул. И вот мы здесь три свидания спустя, и я точно знаю, что хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь… Нет, дай мне договорить. Такой интересной женщины я еще не встречал. Ты любишь поэзию и фильмы ужасов и одеваешься как домохозяйка пятидесятых годов. Ты намного умнее меня, и я даже не надеюсь тягаться с тобой. И еще ты добрая и бескорыстная. Плюс, я думаю, мы подходим друг другу, и я знаю, что мы сможем выстроить отношения. Я чувствую в каком-то смысле, что теперь ты – цель моей жизни. Я не жду от тебя, что ты будешь испытывать те же чувства. Я, конечно, был бы рад, если б ты разделяла некоторые из них, но я говорю тебе это вовсе не поэтому. Я просто хочу быть откровенен с тобой. Я считаю, что мы должны быть вместе. И думаю, что если ты сейчас скажешь мне, что я пугаю тебя до чертиков и что ты больше никогда не захочешь меня видеть, то я все равно хочу закрыть твои кредиты на учебу, потому что ты хороший человек и тебе не стоит беспокоиться о том, что для меня не составляет большого труда. Считай это платой за то, что ты выслушала эту нудную, бессвязную речь.
– Она не нудная и не бессвязная, – возразила Эбигейл, правда, не решаясь посмотреть ему в глаза.
Должно быть, Брюс это заметил, потому что слегка побледнел.
– Да, я облажался, – сказал он.
– Нет, нет, нет. Ты не облажался. Просто твоя честность…
– Тебе стало неловко.
– Думаю, да.
– Может, нам лучше забыть, что я сказал все то, что сейчас сказал?
– Нет, ни в коем случае. Ты мне тоже нравишься, и я хочу и дальше видеться с тобой. Если честно, у меня нет той уверенности в наших отношениях, которая, похоже, есть у тебя, но, возможно, просто сейчас я нахожусь в подвешенном состоянии. Может, мне стоит оставаться в Нью-Йорке чуть дольше, чем я планировала. Мы будем и дальше видеться, и я обдумаю твое предложение выплатить часть моих студенческих кредитов. Но я не хочу, чтобы ты снова поднимал эту тему, пока я этого не сделаю.
Было видно, что у Брюса камень свалился с души, на щеках снова появился румянец.
– Договорились, – сказал он.
После этого разговора Эбигейл позволила себе расслабиться с этим новым, странным мужчиной. Несмотря на его успех и богатство, было в нем нечто детское и наивное. Как и она, Брюс любил фильмы ужасов, но не видел ничего из киноработ прошлого века, и Эбигейл познакомила его с шедеврами жанра ужасов 1970-х годов. Она показала ему уголки Нью-Йорка, которые он никогда не открыл бы для себя. Однажды они вместе отправились на выходные в Филадельфию, чтобы посетить ее любимый музей «Мюттер», место, известное своими экспозициями старинных медицинских инструментов и многочисленными черепами и скелетами. Как оказалось, у него тоже имелась склонность к жутким вещам или, по крайней мере, интерес. Ему действительно нравились многие старые фильмы, которые она ему показывала. А еще он признался, что, когда впервые увидел ее в той кофейне, помимо всего прочего, его привлекло к ней то, что она выглядела как женщина из другого времени.
– Во что я была одета? Я не могу вспомнить, – сказала Эбигейл.
И Брюс в мельчайших деталях рассказал ей, что на ней было черное платье с высоким белым воротником, а ее волосы были стянуты лентой в горошек. Эбигейл не стала говорит ему, что обычно она завязывала эту ленту, когда пару дней не мыла голову.
Что ее и впрямь тревожило, так это то, что ей нравилось быть с Брюсом лишь из-за его готовности знакомиться с чем-то новым. Вдруг со временем этого будет недостаточно? Но он тоже открыл для нее новые вещи. Дорогие рестораны. Любовь к коктейлям. Даже сводил ее в оперу – они сходили на постановку «Макбета», – и для Эбигейл это был поистине уникальный опыт приобщения к большому искусству.
Были у Брюса качества, которые она действительно полюбила. Несмотря на весь свой успех, он был ужасно ранимым. В некотором смысле он напоминал ей отца, вечно подвергавшего сомнению свою жизнь, вечно искавшего поддержку и одобрение. Было в нем нечто пассивное, отчего Эбигейл чувствовала себя сильнее в его присутствии. Она не знала, хорошо это или плохо, но такие отношения ее вполне устраивали.