— Спи, спи, Петя, спи, малчик с палчик…
И опять ему стало смешно, смешно потому, что он вспомнил, как Мальцев работал в последнем бою автоматом и швырял гранаты в окопы гитлеровцев, покрикивал на пленных, нагоняя на них страх и смятение, как отвесил крепкий подзатыльник рослому гитлеровцу, промедлившему выполнить команду конвоира. «Малчик — львиное сердце», — восторженно заключил свои мысли Амин-заде и опустился на корточки к Рубахину.
В руках Родиона было женское платье, очень красивое, в черный горошек. Амин-заде это удивило. Он спросил:
— Ты откуда взял?
— Хорошее? — Рубахин потряс платьем.
— Откуда взял? — повторил Амин-заде.
— Жене отличный подарок. Я, Аминька, соображаю, что нравится женщинам. Богиней будет она в нем, в этом платье.
— Ты украл его? — выпрямился Амин-заде. Голос его был сухой, строгий.
Рубахин скривил лицо, в глазах сверкнули страшные искры, он готов был взорваться, но сдержался, прохрипел:
— Я же за такие слова могу ушибить! Родька не вор! — С силой втолкнул платье в мешок, но тут же вытащил его, аккуратно завернул в бумагу и осторожно, чтобы не смять, положил возле изголовья. Закурил, подошел к окошку.
— Бить тебя надо, Аминька, — сказал, не поворачиваясь к Амин-заде. — Она теперь держит ответ перед капитаном.
Мир не сразу понял, о ком говорит Рубахин:
— Кто ответ держит? Почему держит?
— Лейтенант Сукуренко… Нас вывели из боя, мы отдыхаем спокойненько, а ей каково? Соображаешь?
Амин-заде стало не по себе. Он тихонько опустился на разостланную шинель. Петя Мальцев посвистывал носом. Рубахин ругал капитана Рубенова:
— Гигиену решил навести во взводе. Я ж ему могу голову оторвать… — Он повернулся к Амин-заде. Мир смотрел на него широко открытыми глазами, до краев наполненными слезами. Рубахин вдруг как-то стих, обмяк, теплой рукой похлопал Амин-заде по плечу. — Я, Аминька, не вор… И жены у меня нет… Платье это я у фрица отнял. Думаю послать в газету объявление. Приметы, фасон платья опишу, хозяйка найдется. Да и лейтенанту оно подошло бы… Как ты полагаешь, подойдет?
— Не знаю.
— Не знаю! — повторил Рубахин и после продолжительного молчания мечтательно произнес: — Посмотреть бы на нее в таком платье!
Проснулся Петя Мальцев. Он вытер лицо рукавом сорочки, спросил:
— Почему не отдыхаете?
— Впереди целая ночь, успеется, — сказал Рубахин.
— Ночью разведчики не отдыхают. Будем заниматься…
— Опять? — насторожился Рубахин. — Я-то думал, только она такая… ни днем ни ночью покоя…
— Устал? — спросил Мальцев, надевая гимнастерку. — Ничего, потерпи, Родион Сидорович, после войны отоспишься.
— Ах, Петруха, и чего ты меня жалеешь! Не устал я, товарищ сержант. Но отпустил бы ты меня сегодня в ночь до утра. Пекарня моя тут неподалеку расположилась… Что ты на меня так смотришь? Жизня требует своего.
Петя хотел было одернуть Рубахина, но, выслушав до конца, понял, что Родион что-то хитрит и уж, конечно, о пекарне он придумал: походный хлебозавод не мог так близко расположиться к передовой.
— До утра не могу отпустить, часика на четыре, пожалуй, освобожу, — пытливо глядя на Рубахина, сказал Мальцев. — Хватит?
— Мало. Надо еще забежать к старшине хозвзвода, организовать что-то, чтобы храбрости больше было. Когда я навеселе, мне здорово везет, любой ангелочек Родьке улыбается…
— Хитришь, Родион Сидорович? — в упор спросил Мальцев.
— Отчего ты такой умный? — усмехнулся Рубахин. — На расстоянии узнаешь мысли. — Он поднялся, косолапо прошел к двери и оттуда крикнул: — Аминька, выше голову! Я иду на переговоры к капитану Рубенову. Петруха, мне хватит одного часа, отпущай немедленно, иначе внутрях все перегорит.