Этот голос…Одна из наших девочек сказала, что когда она услышала, как впервые заговорил Мейсон Миллер, второй помощник, то почувствовала будто уже была потеряна. Она сказала, что когда пришла домой, она приняла обжигающий душ и заплакала, как будто на нее напали.
А девочки Прескотта…не говорят просто так такое дерьмо.
Это должен быть Мейсон Миллер.
Я прицелился ему в голову. Даже если я умру здесь — а этого не будет — то убийство Мейсона может того стоить. Он — один из секретных оружий Максвелла. Чтобы устранить угрозу «Банды грандиозных убийств» из Спрингфилда, нужны оба: Максвелл и Мейсон.
Прямо когда мой палец напрягся на курке, глаза Мейсон метнулись ко мне. Я не совсем видел его лицо. Черт, оно окутано тенями и затемнено пылинками, которые танцевали в утреннем воздухе так, как я привык, — легко, невесомо.
Он опустился прямо перед тем, как я спустил курок, так что я не потрудился выстрелить. Мне нужна эта пуля. Она у меня последняя, больше нет.
Мейсон поднялся на ноги в таком плавном движении, что я поинтересовался, был ли он тоже когда-либо танцором. Он передвигался по грязной земле, усеянной использованными презервативами и иглами, и выбил дверь. Куски дерева отлетели и впились мне в кожу, но я едва заметил боль, а окрашенные в синий цвет пальцы обхватили края проема, когда я вышел и кинулся на Мейсон.
Сохранить близкий контакт с кем-угодно из мужчин поможет мне уменьшить шансы быть подстреленным. Но схватка с Мейсоном — это не то же самое, что схватка с Рассом. Ему удалось освободить руку, ударив меня в подбородок и заставив меня прикусить язык. Свежая, горячая кровь заполнила мой рот, когда он нанес удар, от которого у меня, скорее всего, лопнуло бы глазное яблоко, если бы оно попало в глаз. Вместо этого, мне удалось избежать этого и его кулак влетел в стену.
Четверо против одного. Шансы, которые обычно меня не пугают. Но Мейсон — это другое. Расс опасен. Остальные два мужчины просто дополнения в этом случае, но даже они — это уровень выше лучших и выдающихся членов команды Картера.
Локоть заехал мне по груди раньше, чем я осознал, что Мейсон сменил свою тактику. В этот раз он пытался увести меня в сторону сломанного окна, скорее всего к остальным членам «Банды грандиозных убийств». Я повернулся и схватился за край лестницы, протащив свое тело через пролом в шпингалетах, и встал на ноги, даже когда Расс несколько раз выстрелил в мою сторону.
Пыль от гипсокартона наполнила воздух, затуманивая немногие освещенные места в бесконечной темноте здания. Так много подобных этому зданий в Прескотте. Хавок знал их всех. Еще до того, как я дошел до первого тела, я знал, что мы сегодня потеряли нескольких членов.
Я никак не мог помочь мертвым, так что не стал останавливаться. Вместо этого я продолжил подниматься по лестницам, пока не достиг металлической двери, которая вела на крышу, вытолкнул ее обеими ладонями и исследовал местность вокруг меня.
Около десяти лет назад в городе начали менять законы о зонировании, чтобы разрешить строить здания все ближе и ближе друг к другу. Соседняя квартира была практически на расстоянии вытянутой руки. Ни одно из зданий не было высоким — около пяти этажей — но падение отсюда могло бы убить меня.
Я наклонил голову набок, пытаясь просчитать вероятность.
Звук погони, раздающийся позади меня, сделал решение относительно легким. Я скорее бы рискнул упасть насмерть, чем оказаться в хватке Мейсона. Повезет, если бы я просто умер в его руках. Высоки шансы, что, если бы он мог, то схватил бы меня живым и попытался выпытать из меня.
На мгновение закрыв глаза, я глубоко вдохнул, вспоминая тот день в балетной студии, когда я танцевал для Бернадетт, словно зверь, исполняющий какой-то первобытный брачный ритуал. Я снова открыл глаза, губы изогнулись в улыбке. Это ведь то, что я делал, не так ли? Танцевал. Умолял. Просил ее позволить мне прикоснуться к ней так, как я всегда мечтал.
Вот, что завело меня, когда я отступил на несколько шагов назад, подготовился к прыжку и взлетел до края крыши.
Хоть это и убивало мои колени и заставило меня пожалеть, что я не сидел на обезболивающих, я напряг свои мышцы и прыгнул, приземляясь на гравийную поверхность соседней крыши.
Агония криком пронеслась по мне, пульсируя в моих аккуратно восстановленных коленях, но я проигнорировал ее. К боли мне не привыкать. На самом деле настолько к ней привык, что, когда вижу ее проявление у других — например, на лице Бернадетт — я находил ее прекрасной.